Часть XVI. Отношение к животным

Выживание наиболее приспособленного есть закон эволюции животного;
самопожертвование есть закон эволюции человека.
Профессор Гекели

В первой половине июля прошлого года (1909) улицы Лондона, идущие от Темзы мимо
Чаринг-кросс и Трафальгар-сквер до самого Гайд-парка, на расстоянии более трех верст
представляли из себя совершенно необыкновенное зрелище: по ним двигалась забавная
оригинальная процессия “друзей животных”, которые митингом в Гайд-парке
заканчивали свой международный конгресс.

В этой процессии участвовали представители всех стран со своими знаменами, кроме
России1, и не менее ста различных союзов, не имеющих прямого отношения к защите
животных, но пожелавших выразить свое сочувствие конгрессу.

Особенность этой необыкновенной процессии состояла в том, что в ней участвовали и
герои конгресса в виде лошадей, ослов, кошек, собак, кроликов и так далее.
Задолго до начала конгресса по всему Лондону были вывешены объявления о том, что
всем сочувствующим защите животных предлагается принять участие в процессии, а тем,
у кого есть домашние животные, захватить и их с собой. Благодаря этому, со всех концов
Лондона, в том числе и из трущоб, повыползали обыватели со своими четвероногими
друзьями, и нельзя сказать, чтобы эта часть процессии отличалась красотой: здесь
виднелись и оборванцы, и нищие старушонки, которые несли на руках или держали за
веревочку таких же бедняков, как и они сами, со взъерошенной шерстью и слезящимися
глазами, но все же трогательно разукрашенных пестрыми бантиками.

Но было много и красивых подробностей: людская процессия прерывалась от времени до
времени нарядными колесницами, разубранными цветами, на которых красовались то
разные зверьки, то хорошенькая девочка в костюме феи с котенком на руках, то из-за
зеленых веток выглядывала рыженькая белка, над которой развевалось шотландское
знамя с такой надписью: “Кто говорит о любви, но не являет милосердия к беззащитным
тварям, тот не знает любви”. Очень интересна была огромная ломовая лошадь в чепчике
и в цветах, которую с гордостью вел в поводу ее хозяин. Тут же участвовали и союз детей
“Dog’s Friends” (“Друзья собак”), сотни мальчиков со своими приятелями всевозможных
пород и размеров; были тут и простые дворняжки, но они терялись в толпе мопсов,
которые, оказывается, занимают первое место в сердцах английских мальчиков.

Не менее разнообразны были и представители двуногой породы: ученые, доктора, члены
парламента, светские дамы, трущобные хулиганы — всех соединило в одну дружную
толпу доброе чувство к “беззащитным тварям”. Очень выразительны были картины и
надписи на развевавшихся над процессией знаменах. Одно из них было даже изъято из
употребления по распоряжению блюстителей порядка, которые опасались, как бы оно не
вызвало волнения на улицах. На этом знамени были изображены два увеличенных
фотографических снимка собаки — до вивисекции и после нее. На одной стороне знамени
виднелась здоровая сильная собака, а на другой — измученный призрак, с такой печатью
страдания на всем исхудалом теле, что на нее страшно было смотреть.

Улицы, по которым двигалась процессия, были переполнены народом: со всех сторон
раздавались смех и остроты в адрес четвероногих демонстрантов и даже корректные
полисмены, выстроенные по обеим сторонам, чтобы охранять процессию, с трудом
удерживались от веселых улыбок.

Все звери имели вид смышленый и полный достоинства, словно они хорошо понимали, к
чему все это клонит. Одна собака несла в зубах копилку с надписью: “На помощь
страдающим животным” и вежливо приостанавливалась, когда туда бросали деньги.
Когда процессия вошла в Гайд-парк, не прошло и нескольких минут, как его огромная
лужайка превратилась в живописный лагерь, окруженный, словно забором, воткнутыми в
землю знаменами. Все — и люди и звери — уселись на траву, откуда-то появились чашки
с водой, из которых четвероногие участники процессии принялись усердно лакать; на
подъехавшие повозки-платформы взобрались ораторы, и понеслись горячие речи против
убийства животных и против вивисекции, причем доводы ораторов опирались не только
на нравственное чувство, но и на научные исследования.

Подобные конгрессы имеют значение общественных показателей: здесь уже выражается
протест не единичных личностей, здесь сказывается пробуждение общественного
сознания.

Народ, который начинает задумываться над своим отношением к живым тварям, вступает
уже на высшую ступень развития.

Было время, когда люди поедали своих ближних и находили это вполне естественным.
Это время осталось далеко позади, и греховность людоедства не вызывает ни в ком
сомнения. Но до сознания греховности убийства и поедания животных мы еще не
доросли, и только немногие, опередившие остальных, начинают протестовать против
грубого эгоизма, с которым человек относится к “беззащитным тварям”. А между тем
пока мы не создадим и в этой области жизни новых нравственных норм, отвечающих не
грубым инстинктам нашей низшей звериной природы, а растущей потребности стать
действительно человечными, — до тех пор мы останемся по существу варварами, сколько
бы ни утончалась наша внешняя культура.

Нечего закрывать глаза на то, что наша человечность остается вообще под большим
сомнением, раз наши законы терпят организованные бойни, где целые гетакомбы
жизней1 приносятся в жертву нашим похотям и где создается низший тип человека,
пропитанный испарениями крови и делающий за нас то жестокое и грязное дело, которое
почти ни у кого из нас не хватило бы сил сделать самому.

И чем оправдываются эти преступления против чужой жизни? Тем, что природа
“жестока”, что убийства разлиты в ней как обычное явление и что не только человек, но и
все твари занимаются истреблением друг друга.

Но если это даже и так — а согласиться с этим можно лишь с большими оговорками,
потому что все тигры и пантеры вместе взятые лишь невинные младенцы в сравнении с
кровожадностью человека, — животные делают это так же стихийно, как растет трава, они
не сознают, что это дурно, и потому не отвечают за свои убийства.

Однако положение совершенно меняется, когда речь идет о человеке, одаренном
сознанием и совестью. Перед ним вся природа с ее бесчисленными дарами, которыми он
может питаться безгрешно, и если он предпочитает убийства и нанесение страдания, он
должен отвечать за это.

Целые стада разводит он искусственно для того, чтобы прирученных животных, лишенных
средств самозащиты, убивать для удовлетворения своих вкусовых ощущений.
Да, я утверждаю, что здесь вопрос идет не о необходимости поддержать свое
существование, а о вкусовых ощущениях. Известно, что целые народы обходятся без
животной пищи и что с каждым днем во всех странах мира возрастает число
вегетарианцев, которые бросают мясную пищу и не только не страдают от этого, но
испытывают явную пользу для своего здоровья.

Наше сознание полно предрассудков и суеверий. Переходя на новую ступень развития,
мы еще долго живем по инерции тем, что осталось позади, пережитками варварства,
которые мы в действительности уже переросли. К таким пережиткам относится и питание
убитыми животными, и глубоко прав был Л. Н. Толстой, когда сказал: “Мясоедение есть
пережиток варварства, и переход к растительной пище есть самое первое и естественное
последствие просвещения”.

Кроме того, питание мясом убитых животных поддерживается нашим глубоким
невежеством относительно тех тонких процессов жизни, которые совершаются в
невидимой лаборатории нашего физического организма.
Мы совсем не считаемся с ноуменальной стороной того, что мы вводим в свой организм,
а между тем материал, из которого мы строим его, не кирпичи, а живая субстанция,
проникнутая определенными психическими свойствами, которые не поддаются ни
взвешиванию, ни химическому анализу.

Мы совершенно не задумываемся над тем влиянием, какое наше безжалостное
отношение к поедаемым нами животным может иметь на качество материала, из
которого мы строим наше физическое тело. А между тем все наше физическое
благосостояние находится в непосредственной зависимости от дурного или хорошего
характера наших отношений к миру вне нас.

Благодаря глубокому неведению со стороны материалистической науки тех процессов
жизни, которые творятся под внешним покровом явлений, она не только допустила, но и
санкционировала три рода преступлений против животных: отнятие у них жизни для
питания нашего тела, привитие здоровому животному болезней для поддержания нашего
здоровья и жестокие мучительства над его организмом для развития науки.
Все эти преступления, как и все греховное, могут дать только дурные результаты, и с
развитием просвещения они будут осуждены и изгнаны из того нового строя жизни, к
которому мы медленно, по неизбежно продвигаемся.

Но даже и в наше время на Западе, особенно в Англии, возник целый поход авторитетных
медиков и ученых против нашего греховного отношения к животным. Немало
просвещенных докторов пришли к убеждению, что море крови, которое ежегодно
проливается ради питания человечества, идет ему не на пользу, а во вред: оно усиливает
животные страсти, вызывает наклонность к алкоголизму и создает целый ряд
заболеваний.

Передовая медицина доказывает, что там, где мясное питание вытесняет все больше из
народного обихода растительную пищу, растут заболевания, и особенно три бича
современных клиник: воспаление червеобразного отростка, чахотка и рак1, которые все
три находятся в непосредственной связи с обильной мясной пищей и почти совсем
отсутствуют у вегетарианцев.

Рядом с этими выводами медицинской науки растет число ученых, которые доказывают,
что весьма сомнительная польза прививок сводится к отрицательной величине. Они
утверждают, что улучшение гигиенических условий является несравненно более верным
предохранительным средством против заразных заболеваний, нежели всевозможные
прививки.

Не менее поколеблена вера и в пользу вивисекции. Из лагеря ученых все чаще раздаются
голоса против бесцельных мучений, которым беззащитные животные подвергаются в
ученых застенках. Все чаще и в передовой литературе, и среди наиболее благородных
представителей науки встречается осуждение нашего безжалостного отношения к
убиваемым животным как с точки зрения гигиены, так и с точки зрения
усовершенствования человеческого типа и усиления нравственного чувства.
Из этого можно заключить, что наше сознание действительно переходит на высшую
ступень; однако необходимо, чтобы это выросшее сознание проникло в жизнь, чтобы оно
вызвало коренные реформы во всех подробностях нашего обихода и подняло весь
нравственный кодекс нашего поведения.

Но есть в этих вопросах еще одна сторона, совершенно чуждая западному сознанию,
сторона оккультная, относительно которой мне хотелось бы дать несколько указаний
моим читателям.

Если допустить хотя бы как гипотезу, что за видимым физическим миром существуют
миры невидимые, а за жизнью видимого организма кроется невидимая жизнь сознания,
сохраняющаяся после смерти, в таком случае необходимо поставить вопрос: куда же
девается “жизнь-сознание” тех бесчисленных существ, которых ежеминутно — порознь и
целыми массами — убивает человек? И имеет ли какое-либо отношение сознание убитых
к убивающим?

Наука молчит на этот вопрос, этика европейских народов — как и во всем остальном —
довольствуется компромиссами или же ссылается на Библию, на проблематического
пасхального агнца и так далее.

Совсем иное говорит этика древнего Востока и современная теософия. Она утверждает,
что жизнь едина и закон един для всей Вселенной, видимой и невидимой, и что, нарушая
закон здесь, на земле, мы неизбежно создаем тяжелые последствия в невидимых мирах,
которые можно считать ноуменальной стороной мира видимого; и последствия эти, в
свою очередь, отражаются на земной жизни и приносят с собой благо или бедствия с
такой же математической точностью и неизбежностью, с какой ударяющееся о каменную
стену твердое тело отскакивает назад.

Одной из самых укоренившихся идей современного сознания является право
собственности. Это “священное право” относится к вещам, домам, землям, и здесь оно
ограждается законом и нравственным чувством.

Но как только вопрос касается величайшего из всех прав — права живого существа на
жизнь, тут на нравственное сознание современного человека набрасывается покров,
сотканный из слепого эгоизма, и покров этот заставляет человека воображать, что весь
мир создан только лишь для его потребностей, что все окружающие его существа,
сходные с ним по организации и по способности радоваться и страдать, существуют
только ради него и их жизнь, столь схожая с его собственной жизнью, не имеет ни своей
ценности, ни собственной цели.

Видел ли кто-нибудь из моих читателей, питающихся мясом, выражение ужаса в глазах
той курицы, которой дворник или повар перерезает горло? И многие ли отваживались,
как Л. Н. Толстой, сходить на общественную бойню и понаблюдать над психическим
состоянием тех животных, над которыми заносит нож убийца? Кто видел эти картины, тот
знает, что в эти минуты от животного отделяется интенсивная сила, которую можно
назвать ужасом и предсмертной тоской.

Куда же девается эта сила и во что она преобразуется? Мы прекрасно знаем, что,
несмотря на все наше невежество в области душевных переживаний, любовь вызывает
любовь, а ненависть порождает ненависть, а также, что эти невидимые силы создают
совершенно реальную связь между любящими и ненавидящими. Но мы видим только
обрывок этих взаимодействий, выразившийся здесь, на земном плане; остальная игра тех
же самых взаимодействий ускользает от наблюдений нашего трехмерного разума.
Но она продолжается в четвертом измерении, в невидимых для большинства мирах с
такой же логикой и реальностью, с какой определенные последствия следуют за
причинами, доступными для нашей проверки здесь, на земле. Я сказала “для
большинства” потому, что даже в наше время появляются люди с раскрывшимся
внутренним зрением, которое дает им возможность производить наблюдения в области
невидимых миров. И то, что они там видят и что рассказывают, совершенно логично и
вполне соответствует закону причинности, который действует и у нас на земле.
Допустив, что кроме нашего осязаемого мира существуют невидимые миры, где жизнь-
сознание продолжается, когда физическая оболочка убита, следует сделать еще один шаг
вперед и спросить себя: как отражаются в этих мирах страдания убиваемых животных?
Чем выражается этот трепет ужаса и предсмертной тоски бесчисленных жертв,
жизненный опыт которых человек снова и снова прерывает незаконченным? Куда
устремляется неудовлетворенная жажда жизни, все обрезанные нити ощущений, все
уничтоженные возможности?

Не естественно ли предположить, что весь потусторонний мир переполнен вибрациями
страха и ненависти к человеку? И не получают ли характер полной вероятности рассказы
ясновидящих о том, какие угрожающие, ужас наводящие явления несутся навстречу душе
злого человека, вступающего в потусторонний мир?

Отчего происходит страх смерти? Оккультист знает, что этот страх — опыт души, которая в
бреду, в болезни или во сне, освобождаясь из своего физического тела и переносясь в
астральный мир, видела, с какой жуткой реальностью астральные формы убитых и
замученных животных набрасываются на своих умерших мучителей.

Между убийцей и его жертвой возникает невидимая для нас, но чрезвычайно сильная
магнетическая связь, которая выражается в потустороннем мире тем, что убитый
привлекается к виновнику своей насильственной смерти и всюду следует за ним до тех
пор, пока не закончится очистительный период перешедшей в загробный мир души.
Можно себе представить, как приятно пребывание в этом мире ученого вивисектора, за
которым упорно гонится стая стонущих и воющих от боли истерзанных жертв его научных
опытов!

И напрасно стали бы мы оправдывать себя тем, что нам неведомы эти невидимые нити
жизни, что мы ничего не знаем о переживаниях убиваемого животного. Нет, каждый из
нас видел хотя бы мимолетно, какие отчаянные усилия оно делает, чтобы сохранить свое
право на жизнь. И каждый знает, что греховность убийства сказывается в глубине нашей
совести совершенно отчетливо, и когда жертвой является человек, мы ужасаемся и не
колеблясь осуждаем убийцу. Но эта отчетливость появилась вместе с эволюцией нашего
нравственного сознания: было время, когда человек убивал своего собственного брата с
легким сердцем.

В настоящее время мы достигли той ступени, на которой убийство человека карается и
законом, и мучениями совести, но на убийство и мучительство животных все еще дается
разрешение и собственной грубостью, и судом общественной нравственности.
Несомненно, что и эта ступень останется позади нас, как остались позади века
людоедства, и настанут времена милосердного отношения к беззащитным животным.
Тогда изменятся и условия в потусторонних мирах, вибрации этих миров не будут
отражаться тяжелыми влияниями на нашем земном мире и люди перестанут бояться
смерти. Разве мы не знаем, что и в наше время кроткие и любящие умирают без всякого
страха?

Современное человечество начинает уже приближаться к той ступени своей эволюции,
когда его движение вперед требует ясного сознания единства жизни и осуществления на
деле закона любви и милосердия. И отдельный человек, и целый народ, сознательно
нарушающий закон любви, работает над своим угасанием, ибо будущее — за сильными в
любви, а не в кулачном праве, за победившими свою низшую звериную природу, а не за
рабами ее. Вот почему истинный теософ так горячо протестует против боен и против
вивисекции: во имя чего бы ни совершалась жестокость, она всегда влечет за собой
соответствующее возмездие.

Тонкое чувство чести было во все века признаком благородного происхождения. Это
чувство законное, но оно искажено узким пониманием рыцарской формулы: поbblesse
oblige (благородство обязывает). Истинная человечность требует расширения этой
формулы на весь Божий мир, на всех, зависящих от великодушия человека.

И несомненно, придет время, когда растущая совесть заставит человека осудить все
хищнические поползновения в том мире, где он фактически является властелином и
законодателем. И тогда он начнет строить новую культуру, основанную не на жестокости,
а на милосердии, которая одна в состоянии принести человечеству и физическое
здоровье, и истинное благополучие.

1910 г.

СОДЕРЖАНИЕ:

От редакции
Введение
Часть І. Мировоззрение Востока и Запада
Часть II. Материализм и идеализм
Часть III. Единство человечества
Часть IV. Идеалы Востока и Запада
Часть V. Путь Выступления и Путь Возврата
Часть VI. Необходимость внутренней культуры
Часть VII. Психология русской души
Часть VIII. Страдание
Часть IX. Вибрации мысли
Часть X. Значение земной жизни для эволюции человека
Часть XI. Влияние космических вибраций
Часть XII. Круговорот жизни
Часть XIII. Эволюция человека
Часть XIV. Совершенствуется ли нравственность?
Часть XV. Внутренний смысл разделения людей на сословия
Часть XVI. Отношение к животным
Часть XVII. Болезни
Часть XVIII. Аскетизм
Часть XIX. Аскетизм монаха и аскетизм оккультиста
Часть XX. Аскетизм йога
Часть XXI. Радость
Часть XXII. Красота
Часть XXIII. Труд
Часть XXIV. Характер труда в будущем
Часть XXV. Самоубийство
Часть XXVI. Любовь между мужчиной и женщиной
Часть XXVII. Человек — малая Вселенная
Часть XXVIII. Исторический процесс
Часть XXIX. Новый Завет: ответственность за наши мысли и чувства
Часть XXX. “Вихрь Бытия”
Часть XXXI. Русская революция
Часть XXXII. Мировая катастрофа
Послесловие