Главная » ГОРОДА И СТРАНЫ, Канада » КАНАДА МОИМИ ГЛАЗАМИ, 1976 год. Андросова Л.А. (Канада)

1 125 просмотров
Монреаль 1976. Церемония открытия

Монреаль 1976. Церемония открытия

КАНАДА

15 июля

5 часов утра. Синие холмы вдалеке. Неужели Канада? И так легко, так просторно, что невольно делаю глубокий вдох. Так чисто, так спокойно ранним утром, что хочется плакать. Боже, что со мной?

Мы идем полным ходом. Еле уловимым ритмом тихо катится навстречу океан… Проглянуло солнце из-за облаков, и от самого горизонта заискрилась дорога тысячью звезд. Вспомнился Чюрленис.

Но вот снова скрылась за облаками Канада. Такой туман, что только воображение может нарисовать только что виденное.

14 часов. Чуть-чуть развело туман и глазу предстали сопки, покрытые густым лесом. Таинственные издали, они вырастают навстречу из дымки тумана. Ощущение, что приближаешься к сказочным берегам. Всматриваешься с замиранием сердца – может, там замок какой, и точно – вот он, будто порожденный самой природой; змейками разбегаются от башен дороги.

17 часов. Встреча на теплоходе с представителем обслуживающей нас фирмы мистером Дональдом. Высокий, подтянутый, худощавый, с черной бородкой. Красивый.

“Я думаю, – его переводят, – вы запомните время пребывания здесь до конца жизни… На пристани Монреаль бастуют портовые рабочие. Это административные проблемы. Забудьте их. Я решу все ваши проблемы. В этом мире есть сумасшедшие люди, и, если они появятся, мы не можем препятствовать, чтоб они не стреляли… Олимпийские игры состоятся, несмотря на то, что некоторые африканские государства намерены покинуть их. Но, если они не состоятся, я научу вас играть в бейсбол, а вы меня в хоккей – ведь не напрасно же вы плыли целых 12 дней! На Олимпийские стадионы можно попасть на метро и на автобусе. Метро в 10 минутах ходьбы от теплохода. Цена билета и на автобус, и на метро 50 центов. (В зале: у-у-у-! и вопрос: сколько стоит подержанный велосипед? Он, в свою очередь, “скольки скоростной?”)

Скрылось было солнце за тучей, но уже над самыми сопками лучи его щедро мощным конусом устремляются к земле. Тучи светятся будто изнутри. “Смотрите, какой закат, – оборачиваюсь я к одному из наших “наставников”, неслышно подошедшему сзади. Внимательно он посмотрел на меня: “И у нас так же!”

Идем совсем близко от берега, иногда чуть холмистого, повсюду заселенного. Одно- и двухэтажные коттеджи, прячущиеся под крышами. Необычные для глаза храмы. На крышах много симпатичных чердачков и оконцев. Да это ж крыши Карлсона! Конечно же, он мог жить здесь! Проходим Квебек. На вершине холма огромный замок, башен не счесть. Что этот из сказки – уж это точно! Рядом скребутся к небу небоскребы, все утопает в зелени.

А вечером мимо нас мириады огней. Рекламы вырывают из темноты. Катера смельчаков догоняют нас и остаются позади. Медленно приближаемся мы к сердцу Канады, медленно шествуем по ее водам. Корабли приветствуют нас. А вон и наши – звучит наш гимн и высоко над берегом высвечен флаг.

А ночью разговоры на борту:

-​ Слушай, мне тебя в Баку скорее хочется принимать. Что нам готовит эта страна?

-​ Он же первое, что сказал, докеры бастуют. В стране инфляция, все очень дорого…

-​ Хоть бы на метро денег хватило…

-​ Приеду домой, буду вспоминать как кошмарный сон: этот шторм, этот город, эти огни…

-​ Нет, послушай только, паспорт – раз, пропуск – два, да еще расписывайся, что ушел и пришел, а?…

Река Святого Лаврентия столь полноводна и широка, что иной раз не видны оба берега. И как это они умудряются пропускать через нее линии электропередач! А вот огоньки ажурного моста заслонили весь горизонт.

И всегда на самом видном месте храм.

16 июля

19 часов. Уже три часа ходим по городу. Дождь, да еще такой сильный. Голова кружится от виденного – бесконечные рекламы больших и малых магазинов; фотовитрины с обнаженными мужчинами и женщинам, демонстрирующими многочисленные позы слияния; продавцы, стоящие у входов в магазины и внимательно осматривающие нас; нарядные домики, украшенные цветам. Все улицы Святые – Святого Лаврентия, Святой Катерины, Святого Георгия, Святого, Святого, Святого. Народу мало, никто и внимания-то на нас не обращает, такое событие для нас, а всем хоть бы что. Хоть бы чего-нибудь спросили, что ли. Может быть, самим спросить, да вот хоть как пройти назад к теплоходу. Только вот у кого. Не у этой же парочки, что, обнявшись, стоит под мнимым зонтиком (он только что с серьезным видом сделал движение, словно открывает зонтик и поднимает его над головой подруги – он так и стоит с поднятой рукой), а больше и спросить-то не у кого,

Переждать дождь остановились на небольшой тихой улочке с храмом, у крыльца двухэтажного дома под навесом. Вдруг звонок. Оглядываюсь, может быть, задела случайно кнопку. Отстраняюсь на всякий случай. Стоим. Опять звонок. Ребята вопросительно смотрят на меня, зачем это я его трогаю. Да не касаюсь я, не касаюсь. Вдруг открывается дверь, выходит хозяйка – заходите, здесь постойте. И сама уходит вверх по лестнице.

Сэнк ю  – ей вдогонку.

А вечером в баре на теплоходе:

-​ Я увидел, что они общительны, дружелюбны. Но этот секс…

-​Так вот, одни ребята видели заведение, где наглядно учат этому, 5 долларов.

Наши зашли. Очередь…

-​ О-о! Ну и…

-​ Я ничего не видел, я смотрел только на титьки, я обалдел…

-​ Но вы поняли, что мы имеем, а? Сколько чего стоит? Ужас!..

-​ Помнишь, женщина-то в доме деру дала? Это когда ты сказал ей – секс ю…

-​ Представьте, подходит мужчина и на чистейшем русском языке говорит:

здорово, земляки!…

-​ Нет, я не смог бы здесь водить машину: красный свет для нас,  а он

останавливается и еще рукой показывает – проходи, мол…

17​ июля

К теплоходу прибыли автобусы. Экскурсия по Монреалю. При выезде из порта увидели трех парней с плакатами в руках. Мелькнули названия советских теплоходов, наш в их числе. Кто-то успел прочесть – убирайтесь домой. Меня поразил вид этих парией: стоят, улыбаются, курят. А я-то думала, что всякая демонстрация демонстративна.

Шофер, он же гид. Рассказывает о Монреале.

Это остров. 2 млн. 800 тыс. жителей. Второй город в мире, говорящий на французском. 200 парков. 500 церквей. “Здесь живут по-настоящему богатые люди, – указывает шофер на коттеджи, – моей зарплаты не хватит, чтобы платить налоги…

– ​А сколько Вы получаете?

–  25 тысяч долларов в год,

И снова: “Вот здесь живет миллионер, вот здесь тоже” и т.д., все в том же духе.

Мы проезжаем по верхней части Монреаля, очень красивые коттеджи, ухоженные газоны, повсюду цветы. “Газоны, – говорит шофер, – о, за ними ухаживают сами владельцы домов, сами постригают. Если не делают этого, приезжают, стригут, а потом чек им высылают”.

Пожалуй, самое сильное впечатление оставило посещение собора Нотр-Дам. Голубые краски светятся. Живые, как само небо. Заходишь – и словно свод небесный опускается на тебя или ты поднимаешься к нему.

Сегодня открытие Олимпийских игр. И очень жаль, что у нас нет билетов. Я даже не могу выразить чувства свои ребятам – пошли, говорю. – Куда, зачем, что там делать на улице? – Не понятно разве? Люди всей планеты сейчас смотрят на Монреаль, а мы находился в 10 км от стадиона и неужто это ничего не значит? Словно сидим у себя дома, да и у себя дома мы бы лучше поняли этот день открытия Олимпийских игр. Пошли! – И в ответ снова – да брось ты! –

Я выхожу к причалу. Одну меня, конечно, не выпустят… И вдруг Стас направляется прямо, к выходу. “Я с тобой! – ему навстречу. “Пошли!”

И мы идем по городу. Пешком к стадиону. Отправляем письма на Родину, на цветных экранах смотрим открытие Игр. Над нашими головами делают пируэты спортивные самолеты, оставляя за собой дымный шлейф олимпийских колец. У самого стадиона с наслаждением опрокидываюсь в яркую зелень газонов – флаги, флаги, флаги в голубом небе. Вода переливается по барельефам с уступа на уступ. Девушки, выбегающие с олимпийской арены после танцев. Красота тел, не стесненных узкой одеждой.

18 июля

“Колокола звонят, слышишь?” А-а, служба, наверное, ведь сегодня воскресенье.

Уезжаем в Оттаву, столицу Канады. Немногим более 200 км от Монреаля. Раскинулась на 45 км. “Город богачей”, как поясняет гид, и опять водитель автобуса. Всего лишь 500 тысяч жителей. Тихие улицы, по обеим сторонам коттеджи. “Мы едем по одной из фешенебельных улиц, – поясняет гид, – вот этот дом недавно был продан за 300 тысяч долларов”.

Едешь как по парку, всюду каналы, вода, яркие газоны. И цветы, цветы, цветы. Они всюду. Обязательно перед каждым домом. В красивых плетеных корзинках подвешены к тентам возле скамеек для отдыха. На каждом фонарном столбе высоко над тротуаром нечто вроде клумбы с цветами. Они выглядывают из плетеных корзин, подвешенных на цепочках у карнизов домов.

Ну а где история города? Где памятники почитаемые? Где музеи, библиотеки? Про то, оказывается наш водитель ничего не знает. Как, впрочем, и в Монреале.

Мы торопимся на ритуал смены караула у здания парламента. Под духовой оркестр, строем, в красных мундирах и меховых высоких шапках, сапоги до колен. Очень живописно. Вся церемония длится около часа и прямо на большой площади у здания парламента, сплошь покрытой зеленой травой. Ощущение необычности и нереальности, словно ты не воочию все это видишь, а смотришь в кино, впечатление картинности и зрелищного мероприятия.

19 июля

“Где был? Что видел?”- спрашиваю.

“Да на площади на общей”.

” Ну и что там?”

“Да-а, голытьба собирается, играет, поет, фокусы показывает, а-а, ничего существенного, подходить-то к ним страшно. Все заросшие такие”.

И вот я на этой площади. Сейчас глубокая ночь, но я боюсь растерять впечатления и пишу.

Полуосвещенная большая вытянутая книзу в длину площадь у здания Мэрии. Выше – высокий бронзовый постамент. Невысокие дома из серого камня. Бары и таверны выходят верандами на площадь. Неяркий свет изнутри, множество людей. На верандах тоже. Пьют, тянут трубки, хохочут, хлопают, смотрят. Вон там наверху жгуче-красный свет от боковой рекламы заливает светлые колонны здания и стекает дальше вниз. У глухих стен свет под большими навесами или без них. Вон там повыше – флаг на Мэрии, купола храма. А здесь в центре площади толпы людей, окружают то или иное представление. Стоят, смотрят, проходят, сидят тут же, на площади – на скамьях, на асфальте. Тянут кока-колу и трубки.

Вон оттуда доносятся звуки импровизированного джаза, а там над головами мелькают зажженные факелы, тут скрипки, а оттуда ритмы песен. А вон и эстрада. Однако шума особого нет. Слышно все и самого себя тоже. Если остановиться и посмотреть внимательно. Как во-он наверху те освещенные сверху манекены, во весь рост выходящие из самых верхних окон здания площади. Одетые в черные длинные платья со шляпками, с неестественно белыми лицами, они словно делают шаг в пустоту. Стоят и смотрят, смотрят вниз. Совсем похожие на людей и таинственные, будто все знают, все видят. И равнодушны ко всему. Ветер развивает их длинные красные и черные пустые рукава. Да-а. Чуть-чуть жутковато.

Мы подходим к группе людей. Джаз. В центре тренога. На ней подвешены савок, телефонная трубка, кажется, звонок, еще что-то болтается, кастрюля, какой-то диск. С длинными развивающимися кудрями один “играет” на этих инструментах, другой – на гитаре и одновременно на хитроумно прямо напротив рта прикрепленной к шее губной гармошке; третий обходит круг с ведром, куда ему бросают монеты. Все живописно одеты. Но что замечательно – нет впечатления, что это специально, чтоб удивить. Ни-ни-ни. И намека нет. Хочешь – смотри, хочешь – слушай, хочешь – уйди. Никто никому не мешает, не дергает, не кривляется. Задел если случайно – “сорри”. Если тебе так удобно, так ты, зритель, можешь пройти и прямо по центру круга, не видя играющих, словно их нет, словно пустота.

Идем дальше. Здесь у высокой стены играют двое. Один – на скрипке! Другой чрезвычайно живописен. На животе стиральная доска с каталкой, на поясе разный “музыкальный” инструмент – велосипедный звонок и много еще чего-то болтается. Пальцы рук зловеще поблескивают наперстками. Он самозабвенно творит, проводя пальцами по стиральной доске. И как лихо! Звук рассыпается дробью. Потом ударит в колокольчик, зазвенит звонком. И снова дробь наперстков по доске. И совсем недурно звучит скрипка. Необычно – да. Вид их так живописен, рванные в обтяжку джинсы, курчавые длинные волосы, курточка с короткими рукавами, навешено Бог знает чего, а в глазах улыбка. А тот играет, ударяет, притопывает. Мы слушаем одно творение, другое. Вот он лихо срывает фуражку с околышком, и она, плавно кружась, опускается на землю – для денег: “Теперь, представьте себе, – говорят, – поезд отправляется из Нью-Йорка в Монреаль”. И вот он отправляется – звонок и поехали, все быстрее удар костяшек пальцев, все быстрее ритм, и в такт ему покачиваются и притопывают люди. Мы хлопаем им от души.

А прямо напротив перед верандой худощавый парень достает огромную скрипку и начинает играть и петь. У ног его – футляр. Роскошное бархатное ложе блестит и просит денег. Но никто не задерживается. Лишь с веранды отвечают ему хохотом и аплодисментами. Снова импровизированный джаз. Девушка рядом покачивается в такт. Сухощавый джентльмен со своей утонченной подругой, оба в летах, в обнимку стоят рядом, улыбаются. Девочка маленькая в розовых брючках сидит на асфальте у ног отца, поджав ноги по-турецки. И радуется, и хлопает в ладошки.

Поближе к центру пробираемся. Вон к тем огням. Да это ж цветы! Их аромат уже давно слышен в воздухе. Море цветов – висят в корзинках, просто стоят, дом из цветов – заходи туда. Но там темно, только огни подсвечивают гвоздики и розы. Не видно, чтоб кто-то их покупал или продавал.

Теперь туда, где рисуют художники, в их царство. 20 долларов – и твой портрет готов. Ты можешь далее выбрать мастера. Работы тут же развешены. Краска и тушь. В мягком свете под зонтом свободный стул – пожалуйста, если хотите. И надо отдать должное – неплохо рисуют. А вон мастер другого плана – парус, солнце сияет, птица парит. И все это – разноцветные нитки, скрепленные гвоздиками. А здесь – можно сфотографироваться в старинном костюме. А там продают выжигание по дереву, темы олимпийские. А вот на ступеньках постамента горят лампады, освещают иные картины – знаки Зодиака.

Отойдем чуть-чуть, туда,  к той красной стене с надписью ТОВАСО. Черная девушка, ты с таким аппетитом хрустишь яблоком. Ты прекрасна. И картины твои, поставленные прямо на асфальт, тоже.

На эстраде танцуют под джаз ча-ча-ча или что-то в этом роде. Извиваются тела. Кажется, вон та сейчас начнет с себя все снимать. А вот танцуют и пожилые, но с каким достоинством!

Отойдем в сторону, в тот проулок. Здесь на глухой высокой кирпичной стене выставлены работы художников. Натюрморты, пейзажи, зарисовки Нотр-Дамского собор, улиц Монреаля, его жителей, олимпийские темы – 5-20 долларов и картина ваша. У стен зажженные светильники. А вот эти картины очень интересны. И цена их тоже – 250 долларов. Горы, покрытые вечным снегом, озеро у подножия. Силуэты гор – лицо человека, смотрящего в воду и отражающегося в ней. Веет восточными мотивами. Кто ты, художник? Подходим. Симпатичное лицо, спокойный взгляд. Говорим о том, что его картина полна внутреннего смысла, нравится нам. “Да, это, – указывает он на лицо, – мой дед. Он жил в Индии”. А сам продолжает работу – набросок.

Вообще, надо сказать, художники мало обращают внимания на толпящихся возле картин. Они за работой. Они рисуют. А рядом девушка с парнем продают свои изделия – вырезанные из кожи ремни, сумки, сандалии. И тоже не теряют времени. Тут же кроят очередные сандалии. А вот поделки из дерева и камня, причудливые фигурки. Над одной из них художник работает. Светильник с клена освещает их.

В конце переулка бар. Слышны музыка и пение. Подойдем поближе к распахнутому настежь окну. За столом, обняв друг друга за плечи, парни и девушки раскачиваются под ритм песни, что исполняется на эстраде. А песня хороша. На французском языке, под гитару, она льется прямо на площадь, и публика уже в ее власти. Я ловлю себя на том, что начинаю раскачиваться в ритме песни.

“Идем, идем! Уже поздно, нужно возвращаться!” – это тянут меня. И, уже уходя, натыкаемся прямо на гипноз. Сеанс уже кончился. Опустил руки до пола, мертвенно бледное лицо – так его бедного загипнотизировали. И стоят так, пока “телепат” собирает деньги по кругу. Ох, как страшен его вид! Того, кого загипнотизировали.

Мы возвращаемся по небольшой улочке, очень оживленной. И тут же катаются кабриолеты – 4 доллара в час, и карета к вашим услугам. Желающих много. То и дело размеренный стук копыт, и запах конского пота. У полуосвещенного бара возле открытой двери, выходящей прямо на тротуар, девушка-манекен в черном длинном платье с милой улыбкой протягивает руку с надписью “open”. Прошла красотка. В белой открытой спортивной рубашке, полоска тела от шеи до белых же брюк, сапоги в обтяжку до колен. Все ходят обнявшись – и старые, и молодые. Никто никому не мешает, никто никому не делает замечаний.

А вот и наша обитель. Что ж ты руку с плеча убрал, Павлик? “Здесь – по-советски”. А ведь было так здорово!

20 июля

Магазины, магазины, магазины. Фешенебельные и просто лавочки. Фирменные магазины – просторные, огромные и очень светлые залы со множеством продавцов и эскалаторов. Манекены в одеждах выглядят совсем как живые. Вот двое – мужчина и женщина – сидят в непринужденной позе, тут же бритая юная монашка, длинное черное платье, в синеву век опущены глаза; ноги женские, чуть раздвинутые, дерзко поднятые вверх, – демонстрация колготок и чулок. Всюду огромные вазы с цветами.

Только подходишь к какому-нибудь отделу – кэн ай хэлп ю (чем могу помочь?). И на такой случай у меня стереотипная фраза уи а джаст лукинг эраунд (мы только смотрим), ее я произношу и не дожидаясь вопроса. В ответ приветливо кивают – окэй! На одном из этажей подхожу к детской-кроватке – ослепительно белая, деревянная, под высоким белым балдахином с вышивкой и ниспадающими кружевами, от настольной лампы веет уютом и теплом. Народу никого. Тихо. Понятия дефицита нет. Наверное, здесь есть все. Но эти магазины не для наших скромных денег, в них заходишь, как в музей.

Множество маленьких частных лавчонок. Иногда таких темных, что с улицы заходишь – и ничего не видно, пока не привыкнут глаза. Навалены горы разной рухляди. Тоже дорого. Но можно торговаться. Мы поняли это. И еще – что их хозяева на улице у входа. Чаще всего здесь торгуют украинцы или евреи, с трудом говорящие по-русски.

Вообще цены сбавляют редко (они не очень-то идут на это, а, может, я не настаивала или не нравилась). Зато у Яшки (“Здесь торгует Яша” – коряво по-русски написано в витрине на клочке бумаги) на улице, которую мы прозвали Яшкин-стрит, цены невысокие, но товар такой замызганный. Огромная рваная картонная коробка, что сразу у входа, до краев наполнена париками из натуральных волос. И препротивное ощущение, когда выбирают их, вытаскивая за волосы. Куртки, рубашки, носки, халаты – все скомкано и тут же на столе – копайся, ищи. В центре над столом табличка “3 доллара” – значит, чего бы ты ни выбрал, плати 3 доллара. Сверху свисает одежда от костюмов и курток до ночных рубашек вперемежку. И как он сам-то не запутается здесь.  Одна и та же вещь или похожая (одинаковых нет) в разных лавчонках оценивается по-разному, да и в разные дни тоже. И запахи там – уйти хочется сразу же. Тем более, что при наших деньгах и искать-то ничего не приходится.

Идем к магазину с надписью “ПЕРОВ”. У мистера Перова легче дышится и обилие дешевых материалов. Не скупясь, щедрой рукой накидывает, не глядя, материал, центы отбрасывает при расчете. Покупку аккуратненько складывает в большую полиэтиленовую сумку с крупными буквами “ПЕРОВ” и названием магазина. Эти сумки каждый день плывут по всему Святому Лаврентию (так на самом деле называется Яшкин-стрит), выдавая наших соотечественников.

Рекламы магазинов, баров, ресторанов, таверн, секс- и кинорекламы – все это кружит голову. Трай ит энд инджой  (попытайтесь и вам это понравится) призывает надпись, комментирующая многочисленные позы слияния мужчины и женщины. Или “фо сам уимен уан мен из нэва инаф” (для женщины одного мужчины совсем недостаточно) – на красочной рекламе синема – женщина в объятиях мужчины.

Наконец-то научилась говорить быстрее и понимать. Правда, пока односложными фразами. Однажды возле Нотр-Дам произношу стандартную фразу “Сould you tell me…” и не успеваю договорить, как мужчина широко улыбается “Why not?” И мы оба хохочем. И как приятно, когда понимаешь. И, главное, полезно: вчера в магазине, пока ребята рассматривали очередной товар, углубилась в чтение лежащей там газеты. И, когда они позвали меня к выходу, продавец обратился ко мне “You can take if you want”. Я не заставляю его повторять.

21 июля

Сегодня в соборе Нотр-Дам играет орган и по дороге Сережка с увлечением рассказывает содержание виденного им вчера секс фильма. Мы уже на пороге, а он не останавливается. “Сережа! Собор ведь!”.

Входишь в него, как в музыку. Он захватывает сразу. Божественная музыка будто с неба. А в глазах – секс и магазины. Медленно отхожу поближе к алтарю. Играет орган. И собор входит в тебя – голубые своды, фигура Христа с учениками, в окнах витражи – история города, викинги. Всюду дерево. В соборном киоске прошу сувенир с надписью на английском “мир дому твоему” и символом РХ. Удивительно, но также и Рерих подписывает свои картины.

“Do you know what it means ” – я показываю на символ. “Peace”, – отвечает. Спрашиваю, знает ли она Рериха. Нет, не слышала.

*​*​*

Международная выставка “The man and his World” всюду приглашают афиши. Павильоны всех стран и народов. Необычной формы. Причудливая архитектура. Здесь же павильоны разных стран. В японском торгуют девушки в кимоно, в иранском – иранцы, в индийском – индусы. Заходим в русский. “Ду ю спик рашн?” – спрашиваю. Нет, отвечает. А мы все, говорю, из Советского Союза. – Откуда, откуда? – Из России, – поясняю. Вот теперь ей это понятно.

Недалеко бассейн с лазурной водой – там много детишек. Эстрады. А вон лужайка. Тут же сидят, пьют, едят. Подойдем и мы. Поднимемся на пригорок. Посидим под кленом канадским. Рядом семья. Девочка лет трех в трусиках и кружевном лифчике кормит голубей, пожилая женщина в коротеньких шортах. Другая помоложе в джинсах, наверху нечто вроде от купальника. Но не надо думать, что они на этой лужайке разделись, чтоб позагорать. Они так пришли сюда, так им удобно.

Когда возвращалась в метро после соревнования, внимательно всматривалась в лица. Представила себя со стороны, и их, стоящих напротив. Вот седой мужчина – подстрижен как мой Данила, челка, очень аккуратно; негр в джинсах смотрит внимательно, а вот этот парень очень симпатичен – он разглядывает меня. В его взгляде нет ни наглости, ни равнодушия, у него русые волосы, голубые глаза, он строен и прям.

Удивительно спокойные лица у ладей! У всех. На таких приятно смотреть, в чем бы и как бы они ни ходили. Умные глаза. Я ловлю себя на мысли, что мой взгляд, может быть, впервые – не скользит по лицам, а смотрит. И я вижу глаза людей. Да, они могут позволить себе ходить в чем угодно, потому что они могут позволить себе иметь все. А ходят они почти все в спортивной одежде – и мужчины, и женщины, и пожилые, и молодые, джинсы и хлопчатобумажная белая с короткими рукавами и какой-нибудь эмблемой рубашка. Женщины либо без бюстгальтеров, либо, наоборот, только в них – тогда это нечто вроде короткой кофточки-полоски. Так они появляются всюду – и на стадионах, и на улицах, и днем, и вечером.

Как-то сижу на небольшом полупустом стадионе, где проходят отборочные соревнования по тяжелой атлетике. Рядом садится очень интеллигентная пожилая пара, он – в костюме легком, она – в платье. Вдруг он вытягивает ноги и ставит их на спинку аж третьего вперед ряда. Я попробовала – удобно. А вчера на гандболе в такой же позе возле меня уселся здоровенный парень, и я подумала – охота мне глядеть на твои волосатые ноги!

И неотвязно: все, что мне виделось – магазины, секс, назойливая дешевая реклама по телевидению, обязательно встревающая в любое выступление и передачу  (ребята шутят: у них – премьер-министр умрет, все равно прервут сообщение рекламой кока-кола), все это направлено на удовлетворение самости и на вкусы не слишком притязательные и изысканные. В чем же духовная основа народа, избравшего лист дерева, лист клена символом своей страны? Что питает этот народ?

22 июля

По дороге в Торонто. На Ниагарские водопады.

“А сейчас мы едем в Торонто. Меня зовут Наташа. Я не знаю, что я здесь должна делать, только вчера мне позвонили, что я буду ехать с вами, но я никогда не была в Торонто, никогда не была на Ниагарских водопадах. Но, может быть, с языком я вам помогу. Мои родители русские. Мать из Киева, отец из Москвы. Я родилась здесь”. Наташа учится на филологическом факультете русского отделения университета в Монреале. На четвертом курсе. Снимает в центре Монреаля комнату за 70 дол. в месяц. Платит 700 дол. в год за обучение.

Едем в автобусе уже шестой час. Со скоростью 120-130 км. в час. Ни единого пересечения на всем пути. В узловых местах дороги – разъезды повисли в воздухе один над другим. Почти через каждые двести метров щит с надписью, где можно заправиться, где можно остановиться и всегда канадский флаг висит на двух или даже на трех флагштоках. Огромный плакат с названием городка “ОШАВТА. Попьюлэйшн 103000″ – и так возле каждого поселения.

Приближаемся к Торонто. Типичная средняя полоса России. Поля сменяются рощами. Тополя, березы; ромашки цветут. Ухоженные фермы. Сено аккуратно сложено в валки. Нескончаемый поток машин. Мимо меня быстро мелькают пейзажи, разветвления дорог над головой, проносится поток машин. И я думаю:

“Настанет ясный спокойный вечер. У меня дома. Я подойду к физической карте мира, что висит на стене, заполняя ее.  Я положу руку на Монреаль и проведу ее чуть ниже в сторону Торонто. И я увижу так, как сейчас, вот этот белый коттедж, что спрятался под крышей, и этот пруд с лилиями, этот мост, что промелькнул над головой, эту надпись TEXACO, эти цветы, что у обочины дороги, наверное, ромашки. Я увижу вас, сидящих со мной.

Потом я протяну руку в сторону Новосибирска, но длины руки моей не хватит, чтобы дотянуться – ведь мне нужно будет объять половину планеты; я сделаю один-два шага к востоку на карте, я дотронусь до моего города, потом обведу взглядом свою комнату, увижу сосны и березы, заглядывающие мне в окна, и мне станет… грустно.

Слова Монреаль, Торонто, Оттава – они мне ни о чем не напоминали. То был звук в пустоту, словно удар шарика пинг-понг, что мы играем. Но теперь мне будут дороги эти слова еще и потому, что в Монреале растут клены, к которым я прикасалась собственными руками. Отныне все клены моей Родины будут напоминать мне о Канаде. И мне будет дорог шелест их листьев на ветру…”

Мы ужинаем в университетской столовой. Девушка Катя, студентка второго курса русского отделения, очень хочет говорить по-русски, я – по-английски. Договариваемся поправлять друг друга. Ну что ж, начнем, – говорит она. Дарит значок – голубь или чайка. Is it for me? – удивляюсь я. – У вас есть Бог? Да. Бог. Святая душа. Так правильно? All right! Окей!

Перед нами город, и мы с Ниной, немного печальной белокурой девушкой, предоставлены самим себе. В магазинах, как всегда поражающих воображение, все дорого. Как в Монреале. Заходим в книжный. Собрание сочинений Шекспира, Гете. Дорого. Долго держу в руках Библию в разделе религия. В конце концов, покупаем – Нина словари, я – разговорник.

А поздно вечером мы бродим по ночному залитому огнями реклам городу. Отдыхаем под раскидистым кленом в сквере. Заходим в бар. Гремит музыка, а на сцене извивается тощий парень – поет. Взмахнет головой, с силой опустит – волосы до колен. Почти никто ничего не пьет, так – тянут, и смотрят, и слушают. Танцы, как у нас. О! All right!- в ответ за аплодисменты. И снова оглушительный джаз, и снова парень размахивает головой. Темно кругом, только столики едва освещены. “You can stay” – и мы проходим и садимся.

А на тротуаре два негра настраивают инструменты, один – гитару, другой – скрипку. Уходим, так и не дождавшись начала игры. А вон там поют и играют на губной гармошке. Ничего удивительного, и мы не удивляемся. Два-три человека слушают, остальные проходят, не задерживаясь. На главной улице светло как днем. Рекламы, рекламы, рекламы. Кинотеатры, таверны, магазины, бары.

Но вот сворачиваем на другую улицу, где нет магазинов, нет реклам, нет и людей. Четко вырисовываются силуэты церквей, украшенных зеленью чуть ли не до башен. Уходящие ввысь купола. Подсветка снизу или у крыльца лишь подчеркивает стройность и прямоту линяй, усиливает чувство таинственности и увеличивает размеры.

Через небольшой сквер по мягкой траве под огромными куполами кленов (“еще час назад здесь гремел джаз, и люди сидели и лежали возле, я думал, они тут и ночевать будут” – Слава) мы подходим к ратуше. Вся стена ее залита цветом разрезанного апельсина. Цветом завораживающим, – я думаю, такой цвет имеет жизнь. Вокруг деревья в темноте, рядом в темноте же бронзовый памятник, вероятно, очередному магнату. И то, что здесь тихо, никого нет, и весь парк этот не освещен, это только усиливает впечатление торжества света. И само здание куполами уходит в необозримость. А вот и улица нашего общежития университетского – двухэтажного каменного коттеджа, вокруг дома всюду цветы.

23 июля

Медленно вращается башня и наш стол. Раскрывается панорама Торонто и Ниагарских водопадов. Мы плывем над ними. Чудо света – водопады разбиваются об утесы и камня. Только облако водяное стоит. В самом низу катер с канадским флагом упорно продвигается прямо на сам водопад – возит туристов, любителей острых ощущений, То и дело над водопадом пролетают вертолеты. Отсюда с башни все приобретает свою естественную величину – люди становятся спичками, а водопад вырастает до гигантских размеров. Не могу отделаться от ощущения нереальности происходящего.

Поднялась еще выше – на смотровую площадку. И вновь у ног водопада вижу судно, его стремительный разворот, мгновение – и он уже отброшен назад. А на той стороне реки – США с поднимающимися небоскребами. И мост соединяет два этих берега – пожалуйста, свободно можете проходить. Воздух очень влажный и теплый.

Я стою  у начала водопада, там, где через метр-два вода обрушивается вниз, увидела дальний спокойный пейзаж, мирно все, вот раскидистое дерево посреди озера, а через два метра дальше от меня – обвал. Чистые, прозрачные, зеленоватые воды, они струятся, полные скрытой энергии, и пока что ничто не предвещает их скорого падения. Но вот сила находит себя в стремительном падении.  Бросаю монету в эти воды…

Две-три минуты и сверхскоростной лифт, идущий по наружной поверхности башни, доставляет нас в огромный зал с магазинчиками, аттракционами, игральными автоматами. Листаю журнал, иллюстрированный картинками секса. Ребята косятся краем глаза – охота посмотреть, говорю, так и смотрите. Смеются. “Разве живое, человеческое может быть безобразным или таким, на что без гримасы и смотреть нельзя, а?” И в ответ: “Если ты так думаешь, Люда, мы с тобой приятно проведем время, как ты к этому относишься?”

* ​*​*

А вечером в каюте теплохода так приятно включить радио. И льются звуки мелодичной французской речи, и песни, песни, песни в оркестровом исполнении. Ни о чем, и обо всем. Хорошо отдыхать под эту легкую музыку, разговаривать, пить вино, танцевать..

24 июля

Не упускаю возможности заходить в церкви и храмы. Мэй ай си? – в конторку и, получив, утвердительный ответ, захожу. Наши конференц-залы, только более камерные. Светлые, высокие окна. Никаких икон. Только в центральной стене напротив входа картина с изображением Христа или Матери Мира, благословляющей людей. И снова этот знак РХ.

Вечером. Раздается из каюты теплохода:

-​ А вообще опошляется человеческое существо как таковое…

– ​ Ну как, стоит – не стоит смотреть?

-​ Стоит! Уж уроки преподают, это точно!

-​ Ты вынес уроки, да?

-​ Был бы я один, я сказал бы…

-​ Знаете, мужики, я счастлив только в Братске.

-​ Со своей женушкой, да? Каждый имеет, что заслуживает…

-​ Что влечет смотреть эти фильмы? Не заходите, противно…

-​ Валя как увидела на экране… Лицо закрыла обеими руками. Я ей говорю – нет,

ты смотри, пришла, раз хотела – смотри…

​Ха, я и без кино все знаю…

Хоть и  дорого, но очень любопытно. Покупаешь билет (3 дол.) и можешь, сидеть там хоть целый день и смотреть (или не смотреть) все подряд.

Зал полуосвещен, почти пустой. Мы уже давно привыкли к картинкам секса – его рекламы, фотовыставки, кинорекламы; прошли все стадии – вначале вроде бы и не смотришь на всякие эти заморские штучки, вроде как через щелки глаз, оглядываясь на спутников; потом с жадностью; потом с интересом, а потом просто равнодушно и обыденно.

А сейчас кино. Стадии все те же. Но и нечто совсем новое. Красота обнаженного человеческого тела. Нет, ты, конечно, это видел раньше. Но что-то медленно-медленно совершается в тебе. Вот оно что – ведь я не просто хожу по земле, по улицам, в доме; ведь я несу свою красоту, красоту своего тела… Сильно возбуждает. Одно из двух, говорю себе. Успокойся, побудь одна, подумай, подумай в тишине улиц монреальских, а то, если совсем невтерпеж, – беги к теплоходу, благо он близко…

25 июля

Музей искусств. Спрашиваю парня, что за кассой, сколько стоит вход. Отвечает – сколько можете. Ну, думаю, не поняла, наверное. Переспрашивать неудобно. На столике лежат проспекты – за 4 цента вы будете нашим другом – читаю. Все ясно. Значит, сколько можем. 10 центов.

Открытаем дверь налево – книги по искусству. Заходим. По стенам большие стеллажи, низкие полки установлены прямо посреди комнаты. Как села рядом с одной из них, так, не вставая, передвигалась по мягкому полу, рассматривая книги. Если кому надо пройти, меня обходят. Никто не говорит, встань, мол, нельзя. И мне очень удобно. Книга большого формата – русские иконы – 60 долларов, импрессионисты – 70 долларов. Роден, Гойя и множество других.

Наконец, отрываюсь от книг и захожу в залы музея. Зал реалистического искусства, зал абстракционистов. Игра цвета и тени. Древнее искусство. Фарфор фаянс. Надо будет народ поднять и прийти сада еще раз.​

А сейчас огромные часы показывают 21.30. Я на Олимпийском стадионе. Все залито светом – огромные прожектора, установленные наверху купола стадиона. Словно чаша раскрытая. Я на самом верху. И когда смотришь вниз на игроков (футбол), с непривычки внутри как-то не очень. Прямо подо мной Олимпийский огонь. Но до меня доходит только его копоть.

“Живу в Нью-норке. На заводе работаю. Зарабатываю неплохо. 840 долларов в месяц. Неплохо. Мать уехала из Советского Союза в 1946. Отец погиб на белорусском фронте. Мне было 5 лет, когда мы приехали в Канаду. Мама живет в Монреале. Я сюда на игры. Нет, почему? Свободно. Спросили только как зовут, где живу и окей! Нет, на машине. Жена. Работает. Окончила здесь Университет в Монреале. Работу найти не мог. Мотался. Хотел переводчиком. Я и немецкий знаю, и польский, но не берут в государственную службу – родился в СССР”.

Сидит рядом – свой в доску парень. Если бы не джинсовый костюм, надетый с некоторой лихостью на голое тело, цепочка, да бахрома на брюках, решила б, что с теплохода. Приятный голос и говорит без всякого акцента.

“…Про Советский Союз? Знаю. У нас есть магазин такой, четыре континента, есть и советский магазин. Газеты, литература – все есть. Известно. Квартира? Есть. 6 комнат у меня. Платим в месяц 340 долларов. Нет, детей нет. Часов 6-7 здесь езды до Нью-Йорка…”

26 ​июля

14 часов. Легкая атлетика. Олимпийский стадион.

На противоположной стороне далеко от нас – прыжки с шестом. А под нами – метание копья, и новый олимпийский и мировой рекорд. Финал 200 м. Мужчины. Замер стадион. Выстрел. Сорвались, и вдруг один из них, черный, кажется, тайванец, что на 4-ой дорожке, вдруг… садится, прижав голову к коленям и зажав ее руками. Секунда, две сидит он так. Все далеко впереди. Вскакивает, машет руками, опускается снова. Минуты через две-три он встает и медленно-медленно бежит к финишной черте по своей дорожке. Так неожиданно для себя я стала свидетелем трагедии человеческой жизни.

27 июля

В семь утра экстренное собрание всех туристов. Сергей Немцанов покинул Олимпийскую деревню. Билетов потому на сегодня никуда не будет, просьба никуда не выходить.

“Ну, как вам здесь, в Монреале, а?”- спрашиваю я, пользуясь случаем.

“В общем-то здесь хорошо, впечатления хорошие, но все-таки я ожидал большего. Все-таки Америка, Канада…”

“Что ты имеешь в виду?”

“У нас как-то следят, что ли, за всем. Всюду чистота, блеск. Возьми вот Москву, а здесь вроде бы каждый сам по себе и дела никому нет. Видишь, как грязно кругом, мусор повсюду. Проезжали как-то, видим, машина перевернута, что-то случилось, и никто, понимаешь, никто не подходит. Спрашиваем у шофера, почему. Говорит, по разным причинам. Обычно такие машины, мол, застрахованы, и помощь здесь может только повредить. А бывает, пострадавший на тебя и укажет”.

“Нет, вообще впечатление не очень хорошее, – говорит другой, – вот утром рано, смотрю, в парке лежат, валяются, а потом вижу хиппи какой-то, весь в лохмотьях, в урне копается…”

Ну, на мой взгляд, кто что хочет видеть, то и видит, иначе – кто что ищет, то и находит.

28 июля

Магазины. Улицы. Люди. У Саши большущая труба телескопная в фотоаппарате. Пытаюсь фотографировать и я. Навстречу быстрой легкой походкой идет приятный мужчина. В метре от него вскидываю фотоаппарат. “Сэнк ю”, – успевает он сказать и широко улыбается, поворачиваясь ко мне. Я тоже улыбаюсь.

30 июля

О ​чем пишут газеты? Сообщения, нам посвященные, всегда не на первых страницах. Выступление Нади Каманчи противопоставляется Ольге Корбут. “Ольга Корбут очень постарела, но во многом обаятельнее Нади и обладает чувством юмора (Morning Star от 21 июля)”. На фотографиях радостная Каманчи и плачущая Ольга.

Сборная ГДР, Польши, Кубы – на первых страницах, а мы на других. Замалчивалось выступление даже такого спортсмена, как Виктор Санеев (чемпион трех олимпийских игр). Андрианову (4 золотых медали) всего лишь небольшой комментарий, и вновь газета на первых страницах – о победе Каманчи и неудаче Ольги. То же и об Алексееве: “Алексеев так толст, что, если наберет еще один кг, то лопнет”. Или: “Эта глыба не вызывает симпатий”.

Баскетбол сопровождался, в основном, высказываниями в адрес Семеновой: “Юля не замужем. Тренеры надеются, что она выйдет замуж, и это будет положительным и для нее, и для игры. Но где найти Его? – В моей стране, – сказала Семенова, – мы можем найти Его” или: “Так же велика, как трое мужчин, и так же толста, как двое из них. Она ищет мужа и неясно, предпочитает она марксиста или капиталиста. Но, по всей вероятности, она удовлетворится тем, что найдет”.

Освещаются поражения наших спортсменов. После победы американского боксера: “Американец очень здорово отделал одного из Поповых”. Поповы здесь нарицательное имя для русских. Очень обширная информация по поводу Онищенко, о Немцанове, Корчном, Борзове.

Под заголовком “украинцы протестуют”: “Выходцы из Украины освистывают советских олимпийцев, антисоветские выступления, в сопровождении полиции выдворены из зала”. “Протестующие жгут советский флаг на Олимпийском стадионе” – заголовок – 250 человек возле велодрома сожгли флаг СССР.

Не связано с Олимпийскими играми:

-​ падение рождаемости беспокоит Советы

-​ повышение цен на турбины для Канады

-​ Фирма Кока-Кола ведет переговоры по строительству в СССР завода

-​ советские люди занимают первое место по посещаемости кино. Отмечается невысокое качество советских фильмов – стереотипность

-​ на Кавказе сильное землетрясение, пострадало и т.д.

31 июля

Автобус у теплохода – наши артисты едут на Международную выставку. Будь что будет – с ними. Может, удастся посмотреть круговую панораму. Самим дорого. Говорят, посещение каждого павильона – 3 доллара.

Ребята выступают в нашем павильоне. Он посвящен Олимпиаде – 80. Макеты стадионов, гребного канала, русские сувениры, книги. Все оформлено просто очень здорово, и, пока они выступают, я покидаю зал и выхожу на улицу. У соседнего павильона выстраивается какая-то группа, собирается пройти. Пристраиваюсь. Там, думаю, разберемся. Дорогу я отсюда знаю.

Павильон “Вселенная”. Огромный полуосвещенный круглый зал с высоким куполом. Все так таинственно. Три здоровенных робота переговариваются между собой “буль-буль”’, вместо голов у них – прозрачные круглые колпаки, под которыми дрожат, мигают свечи. Люди на других планетах в лунном свете, в черных скафандрах. А вокруг тебя фантастический фильм. Иноземные существа с длинными руками и горящими глазами идут по городу. Иноземные животные. Из всех углов мигают огоньки.

Прямо передо мной модель неизвестной земли. Египетская мумия трехтысячелетней давности. Каменный лик с острова Пасхи. Надпись “Природа полна удивительных явлений”. В темноте большущий шар, дотронешься до него руками – и он весь наполняется розовым светом.

На полу – следы доисторического человека.

В павильоне “Юмор” в зале карикатур освещаются последние политические события, и Центральное место среди них отведено событиям в Анголе, связанным с нею Советскому Союзу и США. Все едко высмеивается. Статуэтки – карикатуры на современных политических деятелей, в том числе и Советского Союза.

В следующем зале этого павильона очень смешные вещи: обувь для акробатов в виде ручной пятерни, волнистый теннисный стол, лестница для одноногих, лестница для безногих, аппарат для причесывания лысых, шахматы на шаре, дуло ружья винтом, пишущая машинка с изображением животных вместо букв и многое-многое другое.

А вот зал для детей. Здесь старинная одежда из сказок, различные гримы. Детишки в восторге, наряжаются, мажутся, разглядывают себя в большущих зеркалах.

В Иранском павильоне сразу вверх уходят колонны пирамид – то светящиеся ступени. Поднимаешься по этим колоннам-ступеням и, если хочешь смотреть фильм, садишься на них же. Вместо стен и окон – лица людей, один к одному, их миллионы.

Павильон Нидерланды необычен. Это даже не павильон в обычном понимании, а целая деревня с маленькими каменными домишками и площадью, на которой играет оркестр в национальных костюмах. Один из домиков – церковь. Там крещение младенца. Пастор, молодая чета, свидетели, просто любопытные. Все участники – манекены, другой домик – жилой. Чинно восседает за столом отец, читает книгу. Молодая чета рядом шепчется. Простое убранство.

В каждом таком домике запечатлен миг, всего лишь миг жизни далекого прошлого, но с какой достоверностью! Кухня. Как раз выпечка хлеба. Отец запихивает хлеб в печь. Любопытные детишки, музыка. В следующем домике – семейная сценка. Она, молодая, красивая, сидит за пианино, играет тихую мелодию, отец-моряк увлеченно рассказывает о чем-то сынишке, протягивая ему модель паруса. Заглянула в этот дом и стало мне так хорошо в кругу этой семьи.  А вот отель. Красотка перед зеркалом. Он нервничает в ожидании. А здесь школа. Переменка. Шум, гам, дети на партах кто где. Мадмуазель пытается их утихомирить, а сама тоже смеется. Домашний дворик. Куры. Всюду цветы. Кладбище с могильными плитами. Ветряная мельница.

И, наконец, круговая панорама. Это – чудо. 20 минут меня возили по Канаде, я была участницей смены караула возле парламента, каталась на горных лыжах с замиранием в сердце, летела в самолете над Ниагарскими водопадами (при этом крепко уцепилась за поручень, возле которого стояла, чтоб не упасть во время виражей!), видела горы с вечными снегами, гуляла по улицам многих городов, каталась на кабриолете, что вечерами стуком копыт провожает меня к теплоходу.

1 августа

Сегодня воскресенье. Мы покидаем эту страну.

С группой ребят ухожу утром в город. Мы бродим по знакомым улицам, магазины и магазинчики закрыты и необычно как-то – не стоят продавцы – они же хозяева – у открытых дверей в ожидании покупателей, народу мало, все за городом.

Вот здесь торгует француз и его сынишка Чарли. Я всегда захожу в этот магазин и мы с Чарли беседуем. Он показывает все вещи, называет цену, объясняет. “Do you remember me?” – спрашиваю “Да. Да. Я помню”. Ему нравится мой шоколад, мне – он сам. На прощание он украдкой от отца, но решительно вытаскивает складные часы-будильник и дает мне. “5 долларов” – говорит. Но сейчас здесь пусто и двери закрыты. Мало и машин. Но все равно все они уступают дорогу, водители улыбаются, машут рукой – проходи, мол.

Сегодня в соборе Нотр-Дам воскресная служба. 11 часов. И я иду к собору. Как хорошо побыть одной. Я выхожу на площадь… Вон та церковь на днях горела. Это было поздним вечером. Со всех сторон охватился пламенем огромный купол, я вижу следы пожара. На этой церкви и у себя в душе.

Нотр-Дам. Звон колоколов. И органная музыка. Много людей. Служба на французском языке. Стараюсь быть единой с ними. Понять. Но не получается. Вот в органную мелодию вступает чистый голос. О, Господи! Откуда, где истоки этой чистоты? Что ее питает в этом народе? Что поддерживает ее? Опять я ничего не понимаю. Но я присутствую при торжестве Света. Но где, чья рука зажигает его?

Ну что ж. 12 часов. Пора на теплоход. Сегодня в гостях олимпийцы и артисты – Миронов, Лещенко, Хазанов, Толкунова, кажется. И когда уже совсем близко подошла к теплоходу, поняла – нет, не хочу, и уезжаю на стадион. Хочу пройти на соревнования по конному спорту, однако, не получается. С рук торгуют билетами на церемонию закрытия Игр. Работают сувенирные киоски. Выкрикивают программу. И этот негр с губной гармошкой, что на площади выворачивался, опять здесь. Присела отдохнуть возле водопада – и вдруг потянуло отвратным дымом – сидит, курит трубку. Так с этим неприятным привкусом и уезжаю. В метро парнишка раздает сувенир-пластинку “Welcome to Montreal!” Достается и мне на память.

Автор:  Андросова Л.А.

 

***

СОДЕРЖАНИЕ:

- В пути
- Канада
- Домой

 

Поделиться с друзьями:

Для того, чтобы отправить Комментарий:
- напишите текст, Ваше имя и эл.адрес
- вращая, совместите картинку внутри кружка с общей картинкой
- и нажмите кнопку "ОТПРАВИТЬ"

Комментариев пока нет... Будьте первым!

Оставить комментарий