Еврейский мир » Страница р. Зельмана » (заметки о человеке в несправедливом обществе).

После каждой неудачной попытки человечество спохватывается.

Однако сожаление проходит столь скоро, что приходится чуть ли не каждые четверть века втолковывать одни и те же суждения – очевидные, но с трудом воспринимаемые. 

Назвать этот текст можно по-разному. Например – «To be or not to be» (быть или не быть). Многие (с нелёгкой руки Шопенгауэра, считавшего, что главный вопрос монолога – о самоубийстве) понимают фразу Гамлета фактически как to live or not to live (жить или не жить). На самом деле разговор про «to die, to sleep; no more» (умереть, уснуть, ничего более) начинается после первой точки. А до неё спрашивается (никакой поэзии – дословный перевод): «Благороднее ли в мыслях страдать от пращей и стрел возмутительной судьбы, или взять оружие против моря бедствий и, противодействуя, покончить с ними» (и только тут, после паузы – «умереть, уснуть»). Т.е. «быть или не быть» это фактически «терпеть или бунтовать». И в том-то и дело, что принц (герой, протагонист) ставит вопрос именно так: для него «молча мучиться», «покоряться», «терпеть» означает «не быть». Ранее, во втором акте, тема подаётся в узко-политическом ключе: «Дания – тюрьма», – заявляет Гамлет. (Что и говорить, дела плохи: власть захвачена братоубийцей-прелюбодеем – кстати, тут автор, кем бы он ни был, талмудически точно трактует Писание: убийца-узурпатор женится на вдове им же отравленного брата при наличии ребёнка, что квалифицируется как прелюбодеяние). Принцу отвечают: причина в том, что она (Дания) «слишком узка для Вашего разумения». И тут автор, кем бы он ни был, выдаёт шедевр: O God, I could be bounded in a nut shell (О Боже, я бы мог замкнуться в ореховой скорлупе) and count myself a king of infinite space (и считал бы себя царем бесконечного пространства), were it not that I have bad dreams (если бы не то, что я имею плохие сны). Что ж мешает жить богатой внутренней жизнью, мыслить, творить, обращаться к Б-гу (отметим неслучайный, как и всё у этого автора, возглас в начале фразы «O God»)? Плохие (верно перевёл Лозинский – «дурные») сны. Собеседник (ну, чтобы зрители «Глобуса» точно поняли, о чём тут…) уточняет: «Which dreams indeed are ambition» (этими снами действительно являются амбиции).  Амбиции – сны о преобразовании, исправлении пространства за пределами скорлупы ореха. Чем заканчивается, общеизвестно: Гамлет становится косвенным или прямым виновником семи (!) смертей (в том числе, собственной), в списке которых заслуженная кара братоубийцы – не первая и не последняя. Дурные сны приводят к ужасному концу.

 Другое название: «Освободители-перевёртыши». Врачи сообщают 32-летнему Бетховену о неизлечимости глухоты, он уединяется в деревне, где, едва не покончив с собой, спасается искусством (по его собственному выражению). Там, в тиши и глуши создаётся «Героическая симфония», по словам Рамена Роллана открывшая новую эру в музыке, полная энергичных, маршеобразных мотивов, сама Свобода шествует в могучих трубных гласах – ну очень героическая симфония. Спасительным поводом для воскрешения Бетховена, для возвращения к жизни был… молодой Наполеон – полководец, революционер, реформатор, совершивший в ноябре 1799 года (18 брюмера) переворот и давший Франции конституцию, которую приняли на общенародном референдуме (плебисците). Вот он – вестник будущей свободы всей Европы, всего мира; не прошло и пяти лет, как первый консул стал императором. Ученики и друзья Бетховена «часто видели симфонию переписанной в партитуре на столе; наверху на заглавном листе стояло слово «Буонапарте» (посвящение Наполеону), а внизу «Луиджи ван Бетховен» и ни слова больше…» Узнав, что Бонапарт объявил себя императором, «композитор пришел в ярость и воскликнул: «Этот тоже обыкновенный человек! Теперь он будет топтать все человеческие права, следовать только своему честолюбию, ставить себя выше всех и сделается тираном!» Бетховен схватил заглавный лист, разорвал его сверху донизу и швырнул на пол». Так героическая симфония лишилась героя – ещё до того, как Наполеон подарил французам (вдобавок к народной конституции) всеевропейскую кровавую бойню – в одной только России полегло 200 000 французов.

Ещё одно название: «Для чего нужны революции». Могучий, громадный человек от сохи (точнее – от верстака, отец – нижегородский столяр), прозванный «великим пролетарским писателем», полжизни пишет непопулярную при советах четырёх частную повесть-хронику об интеллигенте – «жертве истории», 1500 страниц, 800 персонажей… «Жизнь Клима Самгина». После жуткого, подробного описания восстания 1905-го года Горький пишет (тоже – красноречивая подробность), что Самгину, как очевидцу, предложили «прочитать два-три доклада о кровавом воскресенье в пользу комитета». Самгин соглашается и старается рассказывать так, чтобы «отбить охоту»: «он очень хотел, чтоб людям было страшно слушать, чтоб страх отрезвлял их, и ему казалось, что этого он достигает: людям — страшно. Однако он видел: страх недолго живет в людях, убежденных, что они могут изменить действительность, приручить ее. «Какое легкомыслие» – думал он…» Вместо страха и отвращения Самгин видит в слушателях отвагу и восторг: «Удивительно ты рассказываешь!.. О, как прав тот, кто первый сказал, что высочайшая красота — в трагедии!». И тут «пролетарский писатель», расширяя время и пространство, устанавливает (вот уж – воистину диагноз): «в эти дни успеха, какого он никогда еще за всю свою жизнь не испытывал, у Самгина сама собою сложилась формула: «Революция нужна для того, чтоб уничтожить революционеров». Написано после, во время и до планового истребления вдохновителей и вождей октябрьского переворота.
Ещё название (пусть иного калибра…): «Кролики и удавы». Эту философскую сказку Искандер сочинял в последние месяцы жизни Брежнева, когда разрушение Союза и прочие перемены трудно было спрогнозировать. А опубликовал, конечно, только через 5 лет… Разумеется, сатирические стрелы «кроликов и удавов» пущены в родную советскую реальность. Однако знаменитый афоризм явно шире злободневной насмешки: «Не надо злоупотреблять словом “победа”, даже если это победа разума… В слове “победа” мне слышится торжествующий топот дураков». За что обижают победителей? Именно за глупость. Столько сверхусилий, столько смертей – ради надежды на улучшение, пусть не мы, пусть внуки… Ду-ра-ки. Как ещё назвать людей, без конца разыгрывающих (с незначительными вариациями) тот же кровавый сценарий, который ни разу не привел к вожделенному Раю на земле? Сколько ещё миллионов нужно перестрелять и перерезать, чтобы окончательно увериться, что этим способом ничего не исправить?!

Однако время спросить: почему же действительно так хронически ничего не получается?!

Вспомним, что вера в «светлое будущее», в конечное исправление человеческого общества – органическая часть традиционного религиозного мировоззрения («библейского»). И об этом в апогее кошмарных последствий октябрьского переворота, в 38-ом году писал выдающийся русский философ Николай Бердяев (в труде «Истоки и смысл русского коммунизма»): «Русский народ не осуществил своей мессианской идеи о Москве, как Третьем Риме. Религиозный раскол XVII века обнаружил, что московское царство не есть Третий Рим… Мессианская идея русского народа приняла или апокалиптическую форму, или форму революционную. И вот произошло изумительное в судьбе русского народа событие. Вместо Третьего Рима в России удалось осуществить Третий Интернационал и на Третий Интернационал перешли многие черты Третьего Рима. Третий Интернационал есть тоже священное царство, и оно тоже основано на ортодоксальной вере». Вообще неоднократно отмечалось, что «вперёд к победе коммунизма» – это временный заменитель религиозной мессианской идеи: ведь без этой светлой надежды («товарищ, верь – взойдёт она…»), широко говоря – без религиозного чувства, возвышающего над сиюминутным бытием, люди не могут обходиться…Но как же тяжко ждать обещанного пророками всеобщего исправления!.. Снова и снова пытается бунтующий человек осчастливить род людской через разрушение и насилие: по выражению Шарля Бодлера (внесшего немалую поэтическую лепту в становление эстетики зла), «подлинный святой – это тот, кто сечет кнутом и убивает народ ради блага народа».

Всего через 13 лет после труда Бердяева (но, кажется, в ином столетии – ибо после Войны) Альбер Камю ещё жёстче формулирует эту мысль: «Для человеческого духа доступны только два мира — мир священного (или, если воспользоваться языком христианства, мир благодати) и мир бунта. Исчезновение одного означает возникновение другого… Лишенная святости человеческая солидарность обретает жизнь только на уровне бунта». И далее, уже совсем ясно (о национал-социализме и коммунизме): «Социализм — это не более чем выродившееся христианство… он поддерживает ту же веру в целесообразность истории… Ницше, по крайней мере в своем учении о сверхчеловеке, и Маркс в своей теории бесклассового общества — оба заменяют загробный мир светлым будущим». Историю этого замещения (от теоретического богоборчества позапрошлого века до немецкого и советского государственного терроризма) Камю исследует в «Бунтующем человеке», мастерски строя параллель между устройствами церквей – христианской и социалистической (свои мученики-террористы, свои священники-ленинцы и свои инквизиторы из НКВД). Об этом написано и сказано много, и всё-таки стоит – на злобу дня – выудить из истории некоторые перлы. Вот наш Виссарион Григорьевич Белинский (важнейшая личность для России…): «Отрицание — мой бог. В истории мои герои — разрушители старого — Лютер, Вольтер, энциклопедисты, террористы, Байрон». И вовсе это не парадоксальный список. (Причём Байрон? Истинный символ обсуждаемой идеологии –предрекавший с трибуны палаты лордов «потрясение империи тиранов», подрывавший здоровье распутством, нашедший, наконец, семейное счастье и бросивший его – чтобы, участвуя в греческой революции, не погибнуть с саблей на баррикаде, а медленно сгнить от лихорадки («бедная Греция!.. я отдал ей время, состояние, здоровье!.. теперь отдаю и жизнь»), и разобранный на органы: вырванное сердце оставлено в Греции, лёгкие и гортань украдены, а остальное захоронено на родине – в Ноттингемшире). А вот снова Камю (о террористах-революционерах): «С помощью бомбы, револьвера и личного мужества, с которым эти юноши, жившие в мире всеобщего отрицания, шли на виселицу, они пытались преодолеть свои противоречия и обрести недостающие им ценности».

На заданный вопрос претит отвечать (ну сколько можно…), что «насилие – это Зло, поэтому с его помощью нельзя достичь Блага». Ответим иначе (конечно, не отрицая правильности банального ответа), и предоставим, наконец, слово еврейскому мудрецу, знаменитому знатоку каббалы, автору труда «Пируш Сулам» (многотомного перевода и разъяснения книги «Зоhар») р. Йеуде Ашлагу. В то же страшное время – в начале лета сорокового года, в иерусалимском журнале «Аума» («Нация») была опубликована программная статья р. Ашлага о коммунистической идее. В ней великий каббалист весьма осторожен и позитивен (ибо основными читателями журнала были не ортодоксы-талмудисты, а социалисты-сионисты). Для начала р. Ашлаг постулирует (видимо, чтобы сразу не бросили читать), что «социалистическая идея, как принцип равного и справедливого распределения, видится мне абсолютно правильной», после чего следует абзац, прославляющий социалистическую идеологию («К чему постоянное трагическое противостояние? Земля достаточно богата, чтобы накормить всех! Поделим труды и плоды поровну – и конец всем бедам!»). «Однако, продолжает р. Йеуда, несмотря на всю истинность идеи, сегодня я не могу пообещать её приверженцам ни пяди Райского Сада, а наоборот – великий Ад бедствий предстоит им… Это не отрицает истинности идеи, потому что весь её недостаток – в её преждевременности для нашего поколения, недостаточно совершенного с этической стороны. Ибо не доросли мы ещё до уровня развития, отвечающего [марксистскому] постулату «от каждого по способностям, и каждому по потребностям». Это подобно греху первого человека, который, по определению древних, съел плод до его полного созревания. И эта торопливость – источник многих недостатков нашего мира». Далее р. Ашлаг ёмко излагает взгляд Маркса на историю (попутно не забывая его нахваливать – с практически незаметной иронией). И в конце изложения замечает: «Однако именно в этой последней детали, когда он обещает, что власть от буржуазии перейдёт к пролетариату, находится ошибочное утверждение. Сегодняшняя реальность показала, что следующая ступень после правления буржуазии – это не власть пролетариата, а власть националистов и фашистов. Ведь высшей точки своего человеческого развития мы ещё не достигли, и трудно измерить, сколько ещё потоков крови прольётся, пока достигнем». Далее р. Йеуда пространно рассуждает о позитивных и негативных началах, борющихся в мире и человеке, подчёркивая, что эгоизм и альтруизм (как противоположные стремления, заложенные в природе людей) всё ещё продолжают состязаться. «Эгоизм, пишет р.Йеуда, обязательно принимает в большей или меньшей степени образ ненависти и ущемления остальных ради облегчения собственного существования, и ступени ухудшения этого образа – обман, воровство, разбой, убийство». Поскольку же сам принцип «равного деления благ» во многих компонентах альтруистичен, то его осуществление невозможно, пока в человеке так силён эгоизм.

Итак, светлые надежды повстанцев – замещение отвергнутой (недооцененной, непонятой, оклеветанной и т.д.) традиционной религиозной концепции. Но разница между продуктом и суррогатом очень существенна: в отличие от революции религия точно знает, что сначала должен исправиться человек, а только потом – социум. Иначе любое общественное здание, даже отлично спроектированное, окажется обречённым из-за гнилых кирпичей.
И для осознания и принятия этой несложной мысли нужно мужество и терпение. Ибо сокрушить, перечеркнуть всю ненавистную картину мира легче, чем ежечасно, ежедневно – всю жизнь – исправлять себя.

Иллюстрация: Иероним Босх, “Корабль дураков” Вчера, 08:36

Источник:  http://www.sem40.ru/index.php?newsid=241717