02.03.1952. Россия оявится на союзе с Китаем и Моей Индией. Лучшая Страна оявится во главе Союза Азии. Россия − Космически избранная страна на яром союзе с Индией и всей Азией. Уявим Мою Страну во главе Азии не смотря ни на что. (Тетрадь Рерих Е.И.)

От количества — к качеству

— Алексей Александрович, в 2023 году ВВП Китая вырос на 5,2%, и эксперты полагают, что в этом году показатель вряд ли превысит 4,5%. Это ниже прежних показателей взрывного развития КНР. На ваш взгляд, Китай перестает быть одной из самых динамично развивающихся экономик мира или происходят ее качественные изменения?

— Мы не всегда правильно понимаем, что такое динамика развития экономики, измеряя его только внутренним валовым продуктом, рост которого в Китае действительно был стремительным. В последний раз заметный скачок был в 2021 году, когда случился “отскок” рынка после пандемии коронавируса. Тогда рост ВВП составил 8,1%, и у многих создалось впечатление, что экономика Китая и дальше будет расти [высокими темпами]. Но “отскок” был больше связан с тем, что за время пандемии, в 2019–2020 годах, китайцы соскучились по покупкам и развлечениям, и [когда эпидемиологическая ситуация улучшилась, а ковидные ограничения стали снимать] рынок резко пошел вверх. Потом темпы роста замедлились, и в 2022 году ВВП Китая вырос лишь на 3%.

Но в реальности в КНР изменилась сама модель развития экономики. Китай долгое время развивался за счет нескольких драйверов, ресурсы которых истощились, что и должно было произойти. Одним из этих драйверов был огромный объем дешевой продукции, дешевой рабочей силы. Продукция поставлялась на внешние рынки, и Китай поэтому долгое время считался “самой большой мировой фабрикой”. Начиная приблизительно с 2015–2016 годов страна начала постепенно перестраивать эту модель, переходя от статуса “мировой фабрики всего” к “фабрике технологий”, развивая производство высококапитализированных, высокотехнологичных продуктов. Как следствие — взлет таких корпораций, как Huawei, ZTE, Lenovo.

Кроме того, раньше Китай стимулировал рост своей экономики за счет простых, но эффективных методов: например, резко уменьшал налоги, создавал специальные экономические зоны. Десятки внешних и внутренних компаний находили здесь выгодные условия для своего бизнеса. И это долгое время срабатывало. Но потом случилась пандемия коронавируса, которая серьезно подвела Китай: сначала сам вирус, а затем и введенный локдаун напугали многих, и ряд крупных иностранных компаний начали выводить капиталы из этой страны.

Еще одна проблема заключалась в том, что рынок Китая насытился товарами. И в КНР произошло падение сразу двух рынков — ретейла и недвижимости. Падение первого связано с тем, что китайцы стали меньше потреблять: не от снижения доходов, а от того, что решили многие свои материальные проблемы. Грубо говоря, китайцы купили себе гаджеты и теперь уже не будут их менять ежемесячно. Падение ретейла идет с 2021 года, и за эти годы рынок упал очень заметно: если раньше в любом китайском супермаркете вы могли встретить сотни людей, которые буквально сбивали вас с ног, то теперь там больше продавцов, чем покупателей. А если нет потребления, то нет и желания производить новые товары.

Второй рынок, который упал, — это рынок недвижимости. И ситуация с компанией Evergrande (один из крупнейших китайских девелоперов — прим. ТАСС), которая в 2021 году после нескольких лет активного роста оказалась на грани дефолта с долговыми обязательствами на сумму свыше 300 млрд рублей, стала лишь верхушкой айсберга, потому что многие другие девелоперские компании или перестали расти, или пошли в минус. Стоимость недвижимости в разных городах КНР упала на 40–60%. То есть люди, купившие жилье, грубо говоря, два года назад, уже не могут перепродать его даже по сильно сниженной цене. Это произошло из-за перенасыщения рынка, о чем давно предупреждали китайские экономисты: строительные компании все больше и больше возводили и продавали недвижимости, забыв, что ни один рынок не может быть эластичен до бесконечности.

— Значит ли это, что в Китае начался кризис?

— Нет, это значит, что экономика Китая охлаждается и страна начинает развиваться с теми темпами, которые и должны быть у государства, чьи экономические проблемы во многом решены. То есть исчез эффект нулевого роста, когда вы только начинаете что-то и у вас идет взрывной рост. Китай, как я считаю, будет развиваться медленнее, но эффективнее прежде всего за счет стартапов и новых технологий. Развитию также будет способствовать усиление Китая на финансовых рынках. Пока юань занимает лишь 4% от общих объемов международных платежей — этого мало, и власти КНР пытаются развить присутствие своей валюты.

Глобальные изменения, происходящие с экономикой Китая, свидетельствуют и об увеличении среднего класса. Сейчас это как минимум 400–450 млн человек. Изменилось и качество рабочей силы в Китае: оно стало более интеллектуальным, и сегодня, например, многие открытия, сделанные в КНР, принадлежат представителям второго, а иногда и третьего поколения людей, которые получили высшее образование в Китае, а не за рубежом.

То есть рынок, который рос более 40 лет, — наверное, самый долгорастущий рынок — затормозился, что и должно было произойти. Китай начал переход на новую модель экономики, но завершить этот процесс ему не дали: началась атака прежде всего со стороны США, и в результате многие новые технологии Китая, которые должны были поставляться на внешний, прежде всего европейский, рынок, оказалась заблокированы.

— В прошлом году население Китая снизилось впервые за 50 лет, и страна уступила Индии первенство в списке самых многочисленных государств. Как это повлияет на экономику КНР?

— Снижение численности населения в первую очередь связано с долгосрочной политикой китайских властей, потому что Китай практически с 1970-х годов регулировал численность населения в надежде снизить его давление на экономику. Причем власти делали это не экономическими методами, а прежде всего известной политикой “Одна семья — один ребенок”, которую затем немного смягчили: “Одна семья — двое детей”. Но в действительности во многих китайских семьях детей рожали до первого мальчика. Девочек официально не регистрировали, о чем, конечно, знали на уровне деревень или общин. Поэтому давление на экономику все равно оказывалось, приобретая нездоровые формы: люди фактически были, но траты на них в бюджеты не закладывали, для них не было мест в школах, больницах или университетах, они не могли нормально легализоваться, не заплатив неподъемный для простых семей штраф.

Все изменилось с ростом экономики и численности городского населения. Так, сегодня уровень урбанизации Китая достиг 65%, хотя еще во времена Дэн Сяопина (с конца 1970-х до начала 1990-х годов — прим. ТАСС) составлял лишь 20%. Городское население живет иначе, оно не может оставлять детей на попечение бабушкам и дедушкам, оно работает вне дома, и поэтому многие стали заводить только по одному ребенку. А еще в Китае стала популярной политика “чайлдфри” (сознательное нежелание иметь детей — прим. ТАСС), потому что хотят пожить для себя. Выходить замуж в 35 лет для женщин в Китае стало почти нормой.

Естественным образом население стало сокращаться, и это породило увеличение числа пожилых людей. К 2030 году в Китае будет как минимум 300–350 млн человек пожилого, а следовательно, нетрудоспособного возраста. И им всем нужно выплачивать пенсии. Китай, судя по всему, решил выходить из этой ситуации, не стимулируя новый рост рождаемости, а делая упор на качество своего населения. Проще говоря, для управления крупными роботизированными предприятиями, которые создают в КНР, не нужно много людей, но те, кто там работает, должны быть хорошо образованны.

Китайское население, скорее всего, будет сокращаться до 2035 года. По ряду прогнозов, оно снизится с нынешних 1,4 млрд до отметки чуть выше 1 млрд жителей. Но надо понимать, что это опять-таки изменение самой модели развития, и в этом смысле власти понимают, что Китай проходит через серьезный период.

Отмечу также, что из-за урбанизации и роста доходов китайские пенсионеры стали активнее переезжать из холодных северо-восточных регионов — тех, которые как раз и граничат с Россией, — в южные и приморские провинции.

Партнерство не без трудностей

— Как происходящее в экономике Китая влияет на ее торговлю с Россией?

— Во-первых, внутренняя миграция ведет к снижению экономической активности граничащих с Россией провинций, на которые долгое время ориентировался наш бизнес. Поэтому российским предприятиям, прежде всего из приграничья, нужно выходить на рынки центральных регионов Китая, где живет более богатое и экономически активное население. Для этого нужно перестроить логистику, и здесь уже вопросы на нашей стороне, поскольку китайский рынок открыт для иностранцев, включая русских.

Во-вторых, мы видим, как меняется интерес Китая к российской продукции. Если раньше мы поставляли туда исключительно природные ресурсы — лес, уголь, нефть и газ, то теперь растет доля российского агропромышленного комплекса, причем это и первичная продукция — пшеница, рапс, соя, мясо, — и готовые продукты. Например, в КНР набирают популярность некоторые виды российских колбас, мороженое, шоколад и другие продукты. Не могу сказать, что эти товары обрушились на китайский рынок, здесь проблемы связаны скорее с логистикой, но мы видим, что они постепенно решаются. Скажем, возле крупнейшего российско-китайского погранперехода в Забайкальске построен первый в мире зерновой терминал полного цикла для перевалки сибирского зерна в КНР.

Помимо продукции агропромышленного комплекса Россия может наращивать поставки некоторых видов нефтехимии, а также технологические разработки. Например, Китай проявляет интерес к некоторым российским технологиям, связанным с видеонаблюдением. Но самый недооцененный рынок — это отечественная косметика, которая, как и сельхозпродукция, обладает важным конкурентным преимуществом — это экологически чистые товары. И ряд российских косметологических компаний уже, на мой взгляд, успешно выходят на китайский рынок. Из известных фирм — это компании Splat и Natura Siberica.

Сотрудничают с Китаем и некоторые российские фармацевтические фирмы. Например, в прошлом году состоялся прорыв на китайский рынок компании “Биннофарм” — это один из крупнейших лидеров российского рынка биофарм-продукции (выпускает лекарственные средства, медизделия и ветеринарные препараты — прим. ТАСС). Это говорит о том, что, если правильно выстроить стратегию, можно стать востребованными в Китае.

— С какими трудностями сталкиваются российские компании, осваивая китайский рынок?

— Подавляющее большинство российских предпринимателей исторически ориентировались на работу с Западом, и, выходя на китайский рынок, они не понимают, как он устроен, что востребовано в Китае, как проводятся платежные и переговорные процедуры. Наши бизнесмены наивно рассчитывают, что Китай “съест” все что угодно. Но это не так! И поэтому, к сожалению, неудачных примеров работы с китайцами больше. Те компании, которые действительно вышли на китайский рынок, подошли к этому грамотно и начали с того, что обучили свой персонал работе с китайским бизнесом, заказали мониторинг тех областей, в которые хотели зайти, провели не одну консультацию о том, как добиться поставленных целей.

Я бы обратил внимание еще и на тот факт, что Китай, став крупнейшим торговым партнером России, не превратился в серьезного инвестора для проектов в нашей стране. То есть если объемы торговли ежегодно растут (в 2023 году товарооборот между двумя странами увеличился на 26,3%, до $240,11 млрд — прим. ТАСС), то китайские инвестиции в Россию пока очень маленькие. Из знаковых проектов, в которых участвуют партнеры КНР, мы знаем прежде всего “Ямал СПГ” и “Арктик СПГ — 2″, некоторые проекты “Лукойла”. Но если мы спустимся на уровень среднего бизнеса, то почти не увидим китайского участия.

Китай не очень активно заходит и в дальневосточные территории опережающего развития (ТОР), которые очень хорошо организованы, но плохо пропагандируются в КНР. Это еще один недостаток: китайский средний бизнес, который может стать крупным инвестором, почти ничего не знает о российском рынке, о созданных на Дальнем Востоке и в Арктике преференциальных режимах. Это наша недоработка, и нам нужно не только продвигать ТОР через традиционные форумы, но и оказывать серьезное информационное давление на китайский бизнес через их социальные сети, их медиа.

Еще один очень важный момент, связанный с торговлей, заключается в том, что банковская система Китая испытывает серьезное давление со стороны США, и поэтому финансовые организации КНР порой тормозят или затрудняют перечисление денег. Здесь выход есть, и, по официальным данным, уже 95% торговли между нашими странами осуществляется в национальных валютах, более 30% российского экспорта и импорта происходит в юанях — это серьезный рывок, потому что еще несколько лет назад российский товарооборот в юанях составлял доли процента. Но в любом случае многие крупные китайские банки заняли выжидательную позицию, что осложняет работу российского малого и среднего бизнеса, а в особенности — приграничную торговлю, которая раньше была двигателем развития дальневосточных регионов России.

К сожалению, пока банковские отношения между бизнесом и гражданами двух стран не будут отрегулированы, часть рынка уйдет в теневой сектор, и мы здесь вернемся в “девяностые”. Я знаю, что сейчас идет огромная работа по решению этой проблемы, десятки ведомств ей занимаются, и, например, Министерство сельского хозяйства России решило проблемы, связанные с поставками отечественной сельхозпродукции в Китай. Это, на мой взгляд, недооцененный подвиг. Минпромторг сделал много усилий, чтобы создать линию высокотехнологичных обменов между нашими странами. Некоторые российские компании сумели даже открыть свои лаборатории в Китае — например, Роскосмос, ПАО АФК “Система”. Но мы все еще находимся на начальной стадии.

— В 2022 году на Дальнем Востоке открыли два новых моста через Амур между Россией и Китаем: автомобильный — в Амурской области, железнодорожный — в Еврейской автономии. Идет проработка возможного строительства моста Джалинда — Мохэ в Приамурье. Как вы оцениваете вклад этих логистических объектов в развитие двусторонних отношений?

— Конечно, эти мосты заметно облегчили торговую логистику и способствовали росту товарооборота. Но этого мало, потому что проблема, как я уже говорил, заключается в том, что многие китайские производители ушли из северо-восточных провинций Китая, и если раньше шла активная торговля с [приграничными китайскими городами] Хэйхэ и Суйфэньхэ, то теперь большую роль приобретают тихоокеанские порты, через которые товары можно поставлять в более благополучные южные и прибрежные регионы КНР. Конечно, можно критиковать самих себя за то, что слишком долго запрягали и не строили мосты, которые должны были [появиться] еще лет 10 назад. Но в любом случае увеличение пунктов пропуска на границе практически всегда, как закон физики, влияет на облегчение торговли.

— Может ли Северный морской путь (СМП) со временем стать важной логистической артерией для Китая? Проявляет ли КНР интерес к СМП и к Российской Арктике в целом?

— Интерес КНР к Севморпути и к Арктике очень велик, но скорее носит стратегический, а не тактический характер, потому что Китай испытывает особый интерес ко всем возможным логистическим путям. Очевидно, что китайские власти пытаются хеджировать риски своей экономики, выстраивая как можно больше линий доставки товаров из Китая на Запад. При этом если примерно до 2017–2018 годов Китай активно развивал свое присутствие в европейских портах, то затем европейцы начали мешать усилиям КНР. Например, китайским компаниям не удалось купить контрольные пакеты акций таких ключевых европейских портов, как Роттердам и Гамбург. Китай понимает, что давление на его поставки в Европу будут увеличиваться и Севморпуть, который во многом контролирует Россия, является для КНР крайне важной вторичной линией.

Но мы должны учитывать некоторые особенности СМП. Например, далеко не все товары можно поставлять в условиях холода — скажем, многие виды электроники, некоторые фрукты. А если дополнительно обогревать контейнеры с ними, это значительно увеличит стоимость. Остается небольшая группа товаров, которые можно перевозить, — например, металлоконструкции или стройматериалы. Но для их поставок по СМП нужно знать, что эти грузы будут действительно востребованы в Европе. А мы видим попытки заблокировать китайские поставки на Запад, которые могут поставить под удар и успешность Севморпути.

“Не метаться из стороны в сторону”

— Насколько перспективным является развитие туристических связей между нашими странами? Готова ли Россия принимать больше китайских граждан?

— Туристическая отрасль — одна из самых выгодных для сотрудничества между нашими странами. Поток китайских туристов в Россию непрерывно увеличивался вплоть до пандемии коронавируса. В 2019 году он достиг рекордного показателя — 1,2 млн организованных туристов из КНР. К тому времени сформировались ориентированные на китайцев маршруты, в том числе “красный” туризм — по ленинским местам, путешествия по Москве и Санкт-Петербургу, по регионам Дальнего Востока — прежде всего в Приморье, Амурскую область, Хабаровский и Забайкальский края, на озеро Байкал.

Но с 2019 года конъюнктура существенно изменилась. Во-первых, часть китайских граждан приезжали в Россию, чтобы потом ехать в Европу. Или таким же “сквозным” путем возвращались в Китай. Теперь этого нет, и очевидно, что из-за логистических трудностей многие китайцы таким маршрутом уже не поедут. Второй момент связан с тем, что у нас долгое время развивался туризм для китайцев среднего и пожилого возраста: большинство туристов из КНР, которые въезжали в Россию, были старше 55 лет. Туры им в основном покупали дети, чтобы родители отдохнули, или они приезжали к нам по так называемым профсоюзным путевкам. Их в основном интересовали стандартные туристические объекты и покупка люксовых вещей — прежде всего западных брендов, которые в России можно было купить примерно на 20% дешевле. Теперь и этого нет. Поэтому нужно заново пересобирать туризм для китайцев, предлагать им новые маршруты.

— КНР готова расширять географию для отдыха россиян?

— Есть существенная препона — это визовый режим. Я напомню, что власти КНР отменили въездные визы для граждан подавляющего большинства европейских государств, если они пребывают в Китае до 15 дней, чего вполне достаточно для туризма. Но с Россией таких договоренностей до сих пор нет, для поездок в Китай россиянам нужно получать однократную, двукратную или многократную визы, которые выдаются на фиксированное количество дней и действуют ограниченное время — от 90 дней до полугода.

Если же мы заключим соглашение, подобное тому, что действует между КНР и рядом государств Европы, это резко увеличит и въездной, и выездной туризм. И если Китай расширит маршрутную сеть, включив в нее не только приморские курорты и Великую Китайскую стену, но и, к примеру, некоторые буддийские и даосские монастыри, другие менее известные достопримечательности, то уже к 2025 году можно будет достичь ежегодного уровня 2–2,5 млн российских туристов, выезжающих в Китай.

— Может ли экономический разворот на Восток привести к интеллектуальным изменениям в нашей стране? Можем ли мы в результате перенять какие-то черты китайской культуры, как когда-то при Петре Первом восприняли Запад?

— Я не вижу ничего плохого в том, чтобы страна была как губка, которая впитывает любые тенденции, в том числе и плохие — это тоже опыт, это нормально. Но время от времени нужно очищаться и обдумывать, что делать дальше. Сейчас с нами в известной степени это и происходит: мы отрезвели и пытаемся понять собственную идентичность. Важно понять: мы не уходим на Восток, а пытаемся осознать себя в пространстве цивилизаций, и это задача, которая займет, на мой взгляд, целое поколение. Не надо надеяться, что все произойдет быстро.

Следовательно, не стоит считать “разворот на Восток” экономическим или политическим явлением. Это разворот прежде всего нашего сознания, понимания того, что есть цивилизации за пределами западного мира, что там тоже есть чему учиться. И страшно, если выпавший нам шанс превратится в кампанейщину, при которой мы “развернемся” на Восток, только чтобы переждать охлаждение отношений с Западом. А я знаю, что у нас есть эксперты, политологи, экономисты, предприниматели и чиновники, которые убеждены в том, что происходящее — явление временное, тактическое и мы в конце концов вернемся на Запад.

Да и сам лозунг “разворота на Восток” не очень удачный, потому что, я напомню, Россия пришла на Восток как минимум в XVII веке, и миллионы наших граждан живут на Российском Дальнем Востоке. Им, я думаю, обидно слышать, что Россия решила к ним развернуться. Более того, многие страны воспринимают этот лозунг как крайне колониальный, хотя мы этого не подразумевали. Но это еще раз подчеркивает: нам надо учиться правильно формулировать свои мысли, и изменение политической траектории в сторону Азии требует соответствующего количества экспертов, что нам придется перестраивать системы образования и подготовки кадров.

Я не думаю, что разворот на Восток нас спасет. Это не так. Восток, конечно, красив и увлекателен, но мы там всегда будем чужими, как, строго говоря, были чужими и на Западе. Нам надо больше думать о своей внутренней идентичности, искать свои корни. Не с точки зрения отрицания всего инородного, а с позиции осознания, что мы не должны метаться из стороны в сторону. У нас не должно быть периферийного сознания. Я обращу внимание на Китай, который действовал под лозунгом “Принимать западное ради национального”. Когда мы поставим во главе угла идею нравственного, экономического и политического возрождения собственной страны, тогда мы не попадем в лапы ни к Востоку, ни к Западу.

Алексей Маслов – востоковед, директор Института стран Азии и Африки МГУ им.М.В.Ломоносова

Источник:  ТАСС