Валентин Сидоров

С Зинаидой Григорьевной Фосдик судьба нас свела в дни столетнего юбилея Николая Константиновича Рериха.

С высоты нашего времени трудно представить себе, каких усилий потребовал этот юбилей, какие невидимые миру слезы скрывались за парадным фасадом официальной церемонии. Дело в том, что Рерих с его фантастической биографией, с его непонятными и уже потому предосудительными картинами, с его лозунгом “Мир через Культуру”, который безапелляционно объявлялся тогда пацифистским, никак – ну совершенно никак! – не вписывался в жесткие рамки партийно-государственной идеологии. Поэтому мысль о юбилее, едва родившись, встретила яростное сопротивление. Противники Рериха, тайные и явные, а их почему-то оказалось немало, всполошились и забили тревогу. Они прекрасно понимали, что означало бы открытое и гласное проведение юбилея полузапретного художника в условиях тогдашнего идеологического диктата. Это означало бы официальное признание его имени, а значит и официальное признание – пусть частичное, пусть не в полной мере – его творчества и его идей.

В полном согласии с практикой того времени оппоненты Рериха предпочитали действовать закулисно. В адрес ЦК партии посыпались письма-доносы, скрепленные подчас авторитетными подписями. Не собираюсь предавать огласке имена, потому что это было бы запоздалым разоблачением людей, многие из которых ушли уже из жизни. Скажу лишь одно: обвинения сводились к двум главным пунктам. Первое, что Рерих – эмигрант и, следовательно, антисоветчик. Второе, что он – идеалист и мистик и, следовательно, глубоко чужд и даже враждебен марксистко-ленинскому мировоззрению. Били, как видите, наотмашь, били по самым больным местам в твердой уверенности, что бдительное партийное руководство не останется глухо к такого рода аргументам.

Было непросто, совсем-совсем непросто противостоять вот этому массированному натиску. Делали все, что могли, что было в наших силах. Использовалась любая возможность, чтобы отстоять юбилей, чтобы повысить его уровень. Собственно, и моя первая поездка в Индию в мае-июне семьдесят четвертого была подчинена все той же цели. По итогам ее я написал письмо на имя председателя СОДа (советского общества дружбы с зарубежными странами) Нины Васильевны Поповой, на которую легли главные заботы, а, значит, и главные неприятности, связанные со столь неординарным по тем временам событием. Признаюсь, писал я письмо по ее подсказке и чуть ли не под ее диктовку. В нем, как и договаривались, я сделал акцент на политическом аспекте предстоящего юбилея: дружба с Индией, основы которой закладывал Рерих еще в военные годы, встречаясь с Джавахарлалом Неру и Индирой Ганди. В свою очередь Нина Васильевна, теперь уж от своего имени, направила письмо (присовокупив к нему мое послание) секретарю ЦК КПСС по идеологии Демичеву. Тот же, в строгом соответствии с железными законами иерархической дисциплины, вошел, как было принято говорить на бюрократическом языке тех лет, с предложением в Политбюро ЦК. Все, буквально все тогда находилось под неусыпным контролем этого всемогущего органа власти. Даже судьба такого относительно скромного по государственным масштабам мероприятия, как юбилей художника, целиком зависела от его решения. Причем вопрос решался не только в принципе – проводить или не проводить юбилей, но рассматривалась и утверждалась разработанная до скрупулезных мелочей его регламентация: в каком именно зале должно проходить юбилейное торжество, какого ранга представители власти должны сидеть в президиуме торжественного заседания.

А оно состоялось, и не где-нибудь, а там, где некогда проходили партийные форумы, где выступали Сталин и Хрущев – в помещении Большого Театра, осиянного царственным великолепием хрустальных люстр. Люди, собравшиеся здесь, а некоторые из них отсидели изрядное количество лет лишь за то, что читали и изучали книги Рериха, воспринимали происходящее как чудо.

Еще бы! Ведь по существу это был первый духовный праздник, отмечаемый официально. Помню, какими аплодисментами взорвался зал, они не смолкали несколько минут, когда в правительственной ложе, где мы привыкли видеть членов Политбюро и руководителей государства, появились Святослав Николаевич Рерих в строгом темном френче и Девика Рани в ярком шелковом сари. Это был прорыв в будущее! Это была победа! В числе зарубежных гостей на юбилей приехала и Зинаида Григорьевна Фосдик. В то время мы располагали о ней крайне скупыми сведениями. Знали только, что она одна из ближайших учениц Елены Ивановны Рерих и что она – вице-президент музея Николая Рериха в Нью-Йорке. О том, что одновременно она и председатель международного общества Агни Йоги, умалчивалось, дабы не вызывать лишних пересудов и нареканий.

Если не ошибаюсь, впервые наши пути пересеклись в конференц-зале Академии художеств на Кропоткинской. Там проходила конференция, приуроченная к столетию художника, на которой я выступал с докладом “Поэзия Николая Рериха”. У меня сохранилась фотография, где мы сидим с нею за одним столом. Зинаида Григорьевна была небольшого роста с подвижным выразительным лицом. Какая-то внутренняя наэлектризованность ощущалась во всем ее облике, речи, жестах, молчании. Потом она мне признавалась, что в детстве и юности была чрезвычайно импульсивной и лишь постоянная работа над собой (“духовная работа” – подчеркивала Зинаида Григорьевна) научила ее выдержке и спокойствию. Но ее спокойствие даже сейчас, и в этом я имел случай убедиться не однажды, было зыбким и относительным. В любое мгновение оно могло прерваться бурной вспышкой, если что-то задевало не Зинаиду Григорьевну лично, а тех, кого она считала своими Учителями. Тут уж Зинаида Григорьевна ничего не могла с собой поделать.

И, конечно, энергичной она была не по возрасту. Впрочем, о ее возрасте человеку, не знакомому с подробностями ее биографии, судить было невозможно. Сама же Зинаида Григорьевна, как бы извиняясь за свои преклонные годы, говорила, что жизнь ей продлили специально, а она лишь подчиняется этому решению. Так это или не так, но все же что-то феноменальное здесь было: к моменту нашей встречи Зинаиде Григорьевне исполнилось восемьдесят пять! А ведь после этого она проживет еще около десятка лет, сохраняя подвижность и полную работоспособность. В первую же нашу встречу один на один, это было в гостинице “Украина”, Зинаида Григорьевна сразу, что называется, взяла быка за рога. Без предисловий и обиняков она заявила:

- Я приехала сюда по прямому указанию Учителя. Если б не было этого приказа, не было б здесь и меня. Но я ехала не только для того, чтоб принять участие в юбилейных торжествах. Я ехала, чтоб увидеть пять-шесть человек в вашей стране. В том числе и вас. Я немного знакома с вашим творчеством: читала ваши поэмы о Рерихе и Вивекананде. Но даже этого вполне достаточно, чтоб составить мнение об особом характере вашего творчества. На мой взгляд, – сказала она, – это уже зов из будущего.

(Как я понял, это мнение и предопределило исключительно доверительное отношение ко мне со стороны Зинаиды Григорьевны).

- Когда я летела сюда, – продолжала Зинаида Григорьевна, – я размышляла о вас и стихах ваших. Мне хотелось увидеть и почувствовать непосредственно, как действует ваше творчество на сердца людей, насколько действенно оно именно здесь, в вашей стране. С радостью убедилась, что оно находит сочувствие и отклик среди современных людей, среди молодежи. Для меня, если хотите, это своего рода знак. Значит, души людские созрели и готовы уже к восприятию вибраций будущего.

Как-то само собой получилось, что я прочитал Зинаиде Григорьевне свои новые, тогда еще неопубликованные стихи о Камне, вместившем в себе огненно-космическую мощь созвездия Ориона. О том самом, хранителями которого являлись Рерихи. Ларец с Камнем в 1923 году в Париже им вручил высокого роста индус. Поклонился. Сообщил: “От Владыки”. И исчез.

- Могу признаться, – обратился я к Зинаиде Григорьевне, – стихи написаны по прямому заданию Святослава Николаевича. Когда я гостил у него в Гималаях, одну из бесед он специально посвятил Камню. (“Камень Грааля” – так называл он его), а также загадочной символике, украшающей ларец средневековой работы. А заключил беседу просьбой обязательно написать о Камне.

Объяснил, почему это необходимо. “Надо готовить и прокладывать духовные пути для Камня, которому заповедано со временем прийти в Россию”.

Взрывая тьму,
Несется красный конь
Неудержимо – плавными рывками.
Из-под копыт –
Пылающий огонь.
То мчится вестник.

“Люди, ждите Камень!”
И эхо повторяется в степях,
И всадник поднялся над облаками,
Как бы привстав
На огненных столбах.
То мчится вестник.
“Люди, ждите камень!”

- А знаете, – задумчиво произнесла Зинаида Григорьевна, – мне выпало счастье держать в руках этот Камень. Он небольшого размера, умещается на ладони. От него исходит теплое излучение, он весь как бы искрится. Но мне довелось еще видеть и другую священную реликвию – Чашу Будды. Ту самую, которая, как вы знаете, считается безвозвратно утерянной. Но на самом деле она не утеряна, а передается из рук в руки существами высокого духовного посвящения.

* * *

Жарким летом семьдесят седьмого года я приехал в Нью-Йорк по приглашению Совета директоров Музея Николая Рериха. Конечно, это приглашение било организовано Зинаидой Григорьевной. Не без юмора она мне рассказывала, какую отрицательную реакцию вызвало поначалу ее предложение.

“Зачем приезжать сюда Сидорову? – спрашивали ее. – О чем с ним разговаривать? Ведь это, конечно, ярый большевик”.

Решающим аргументом в мою пользу послужило то обстоятельство, что я – беспартийный. Это успокоило всех. Приглашение было одобрено.

Одно из двух, – говорили Зинаиде Григорьевне, – или Сидоров не приедет, раз он не является членом коммунистической партии, или приедет в сопровождении гебиста, и тогда мы будем знать, как с ним себя вести.

Мой приезд, к большому удовольствию Зинаиды Григорьевны, как бы сломал наивный стереотип, прочно укоренившийся не только в сознании ее оппонентов, но и ближайших ее сотрудников. Во-первых, я приехал один. Во-вторых, наши официальные организации, и прежде всего генеральное консульство, бросили меня на произвол судьбы. Они совершенно не интересовались мною и если бы не моя же собственная инициатива, то, наверное, не вспомнили бы обо мне вовсе…

Источник:  Звёзды Ориона