Главная » ЛЮДИ И ДАТЫ, люди Культуры » «Третья мировая война идет давно». Юрий Селезнев

2 288 просмотров

2592-64

К 70-летию со дня рождения русского мыслителя Юрия Селезнева (1939-1984)

Юрий Лощиц

13.11.2009

 

Семидесятые, начало восьмидесятых годов прошлого века… Нас ещё немало – тех, кто отчётливо, в неповторимых подробностях помнит то время… Для меня, для многих моих друзей по литературному труду, та пора однажды окрасилась катастрофически двояко: радостью духовного общения с Юрием Ивановичем Селезнёвым, и – острой, нестерпимой болью при ошеломляющей вести о его кончине. И то и другое тогда и вошло в наше существование как его время, время Юрия Селезнёва.

Конечно, картину четвертьвековой давности сильно исказит представление, будто Юрий Селезнёв был как перст одинок в тогдашнем стоянии за честь и достоинство национальной культуры, её многовекового наследия. То было время целой плеяды русских идеологов, резко раздвинувших корпоративные ограничители литературной критики. То были имена невымышленные! Михаил Лобанов, старший из всех, ещё фронтового закала полемист. Пётр Палиевский. Вадим Кожинов. Олег Михайлов, Анатолий Ланщиков… У всех на виду возрождался русский миф ХIX века о всесилии критического слова. Снова, как и во времена Белинского, Добролюбова, Аполлона Григорьева, все вокруг стали подписываться на «толстые» журналы. Чтение свежих номеров начинали с отделов критики. Или с прозы, если там были имена Василия Белова, Фёдора Абрамова, Валентина Распутина, Василия Шукшина, Виктора Лихоносова, Виктора Потанина, Евгения Носова, Владимира Солоухина.

Понятно, что большая критика не может существовать при литературных недородах. Но не может она существовать и одной лишь литературой. Чтобы стать национальным достоянием, критике необходим выход в идеологию. И такой выход тогда, в семидесятые – в начале восьмидесятых, стремительно происходил.

Критики, историки, писатели один за другим стали осваивать документальную прозу, пробовать себя в жанре художественной биографии. Жизнеописание открывало простор для широких исторических обобщений, позволяло с неожиданной стороны взламывать устоявшиеся догматические шаблоны. Сама тысячелетняя жизнь страны выходила здесь на волю.

На месте глумливой официозной установки о России как о «тюрьме народов» обнаруживалась захватывающая своей живой, полновесной противоречивостью панорама: народная жизнь, государственное строительство, герои, подвижники, созидающие умы России…

«Аввакум» Дмитрия Жукова, «Суворов», «Державин», «Куприн» Олега Михайлова, «Татищев» Аполлона Кузьмина, совершенно по-новому увиденный Борисом Тарасовым Чаадаев, «Брусилов» и «Макаров» Сергея Семанова, книги Михаила Лобанова об Александре Островском и семействе Аксаковых, «Кольцов» Николая Скатова, «Тютчев» Вадима Кожинова, «Рублёв» Валерия Сергеева, «Кондратенко» Сергея Куличкина, «Ушаков» Валерия Ганичева, заветный труд самого Юрия Селезнёва – и по сей день лучшая в России и в мире биография Достоевского, – вот далеко не полный перечень тогдашних биографических книг, выходивших под серийной обложкой молодогвардейской редакции «Жизнь замечательных людей». И многие из них появились именно тогда, когда он, Селезнёв, возглавлял эту редакцию.

Радостное время дружного целеустремлённого труда. Не дожидаясь всяких там «перестроек», работали с надеждой на лучшие дни для русского слова, для того самого Отечества, причастности к которому так теперь стесняются многие бывалые и молодые люди.

Но если сказать, что Юрий Селезнёв в той артели единомышленников был равным среди равных, тоже получится неправда. Даже более маститые, старшие по возрасту, жизненному опыту, рядом с ним как-то, не сговариваясь, хотя, может быть, не без внутреннего сопротивления, делали шажок назад или вбок.

Такое состояние хорошо различаешь свежим, неподготовленным взглядом, войдя в какое-то собрание, в комнату, полную народа: кто здесь для всех путеводен. Он, к примеру, молчит, из-за спин почти не виден, но по улыбкам, по наклонам голов, по движению глаз, по каким-то почти незначащим словцам вскоре догадаешься: да вот же он! Это ясно, как Божий день! Они его уже для себя без всяких выборов избрали, определили над собой, причём, не сговариваясь, добровольно, одним лишь согласным сердечным движением. И ему вовсе не надо подтверждать своё первенство властным движением руки, твёрдым взглядом, громче других звучащим голосом.

В самом облике Юрия Ивановича Селезнёва, в том, как он был великолепно вылеплен природой, уже присутствовала власть.

В его манере здороваться, знакомить не знающих друг друга людей, негромко и мягко говорить, вдруг как-то по-детски всхохатывать, безошибочно угадывались щедрость силы, великодушие власти. Той власти, которая брезгует подчёркивать своё присутствие. Достаточно было увидеть его хоть раз, чтобы самому во всём этом сразу же убедиться.

Перечитывая теперь воспоминания его друзей или тех, кто с ним хотя бы изредка встречался, я то и дело обнаруживаю те чувства восхищения им, преклонения перед ним, удивления его человеческой небывалостью, которые окрыляли всех нас, заставляя подыскивать для рассказа о нём самые заветные слова.

… «В нашем поколении (имею в виду родившихся накануне и в годы Великой Отечественной) ему суждено было стать первым во многом. Он был первым среди нас по мощи дарования, по масштабности мировосприятия, по мировоззренческой и нравственной цельности – это виделось, как говорится, невооружённым взглядом» (Николай Кузин).

…«Присутствие его на любом собрании, участие в разговоре, резко повышало уровень общения людей» (Владимир Крупин).

… «Как чист был взгляд его глаз, так чист он был в отношении своих пристрастий. И если он верил в какую-то идею или в какую-то книгу, он имел смелость сказать о своей вере на любом суде» (Игорь Золотусский).

… «Меня с первого нашего знакомства что-то тревожило в Юрии Селезнёве – я подсмотрел в его таких чистых голубых глазах глубоко-глубоко затаённую боль и ощущение трагизма, обречённости» (Александр Шилов).

… «Если труд становится нашей единственной средой, мы надрываемся душевно и физически, а радость земная тает как в тумане. Наверное, влияние Ф.М.Достоевского на Селезнёва было чрезмерно; он перехватил у него даже образ жизни – ночной» (Виктор Лихоносов).

… «Это именно освоение Достоевского в целом… Но эта способность помыслить Достоевского в целом, как бы разом, подготовленная всем развитием нашей науки о литературе, была в то же время плодом мощного индивидуального усилия Ю. Селезнёва» (Николай Скатов).

… «Великое и редкое достоинство было у него. В любой компании, в любом кругу друзей и знакомых он невольно оказывался в центре внимания, рассказывал интересно, спорил, доказывал… С ним можно было говорить бесконечно и на любые темы, и всё он знал, и всегда всем интересовался. Досуга у него почти не было» (Борис Солдатов).

… «В его лице и даже в самом его стане ясно выражалась несгибаемая душевная крепость и чистота… Напряжение его духа было столь велико, что время от времени он начисто растрачивал свои силы и на какой-то – впрочем, очень недолгий – срок становился словно бы немощным, совсем непохожим – даже внешне! – на того Юрия Селезнёва, которого знали остальные» (Вадим Кожинов).

… «Запомнился он мне стройным, в военной гимнастёрке ещё с поры вступительных экзаменов. По-моему, уже тогда его называли Джеком Лондоном – из-за ослепительной белозубой улыбки и в общем-то сильного сходства со знаменитым тогдашним его кумиром… в мой прошлый приезд, когда мы шли с ним по улице Горького, на него, засматриваясь, оглядывались прохожие – так необычна и привлекательна была его внешность» (Александр Федорченко).

… «Трудно принять и осмыслить до пронзительной боли раннюю его смерть. Но, быть может, всё просто – короткая эта жизнь была так наполнена, так многообразна и богата трудом и вдохновением, что можно, не погрешив, сказать – он жил м н о г о » (Валерий Сергеев).

… «Что если за зримым образом Юры ей открывается какая-то его особая духовная природа, незримая для окружающих? Мне даже казалось иногда, что тётя Фаня не только притронуться к сыну не решается, но даже приблизиться не смеет, позволяя себе только издали любоваться им и поклоняться ему как воплощённому ею богу» (Зорий Цатурьян).

… «Книга эта, на мой взгляд, достойно увенчала год Достоевского, но убеждён и в том, что её значение далеко выходит за рамки юбилейных интересов» (Илья Глазунов).

… «То, что успел сделать за свои немногие годы Юрий Селезнёв – ученый, критик, публицист, писатель, – хватило бы на большую жизнь. А сколько было замыслов! Они уже никем не будут осуществлены; эти книги мог написать только он, с его яркой человеческой талантливостью, с его обширными знаниями и объединяющим мышлением, с его сердечной щедростью и добротой, с его суровым и страстным темпераментом борца за чистоту отечественной культуры, за цельность народной души. В нашей литературе, культуре нашей с уходом из жизни Юрия Ивановича Селезнева многого не хватает.

Но работают его книги, статьи, его идеи, его образ неутомимого сеятеля на ниве русской культуры. А мы не должны забывать тех, кто еще недавно стоял в первых рядах сражающихся со Змеем Горынычем русофобии» (Валерий Ганичев).

… «И опять какой-нибудь скептик сурово сдвинет брови – подумаешь, мол, умный, глубокий… Да мало ли вокруг нас таких людей? Да, согласен, таких людей немало. Только у Юрия Селезнёва всё это было возведено в квадрат, в куб, а может, и того больше» (Виктор Потанин).

… «Что-то свежее, молодое, здоровое (как парное молоко) шло от него, от его яркого южно-русского облика, где, впрочем, не ощущалось ни малейшей фальши или стилизации» (Олег Михайлов).

… «на пороге нас встречал улыбающийся Юрий Иванович Селезнев. До этого мгновения я не раз мысленно спрашивал себя: каков он, Селезнев?.. Как часто ожидаемое не совпадает с действительным. Но тут – совпало: книги и их автор. И немудрено: ведь слово и дело было едино для Юрия Ивановича Селезнева. Итак, вот он: красивый, голубоглазый, приветливый, сильный, статный витязь из народной былины. Долгое, крепкое рукопожатие… “Именно таким я вас и представлял…” – не удержался я от признания» (Николай Бурляев).

… «Временами он напоминал мне луспекаевского героя из «Белого солнца пустыни» с его теперь уже знаменитым: «Я мзды не беру! Мне за державу обидно» (Евгений Лебедев).

«Напомню хотя бы выступление Юрия Селезнева на знаменитой дискуссии “Классика и мы”, прошедшей 21 декабря 1977 года, в ЦДЛ. Свое короткое пятиминутное выступление в прениях он закончил словами, которые тогда запомнились многим:

Мы не должны забывать, что сегодня идет война. Мы все ждем, когда… будет или не будет третья мировая война, ведем борьбу за мир… Но третья мировая война идет давно, и мы это все знаем хорошо, и мы не должны на это закрывать глаза. Третья мировая война идет при помощи гораздо более страшного оружия, чем атомная, или водородная, или даже нейтронная бомба. Здесь есть свои идеологические нейтронные бомбы, свое химическое и бактериологическое оружие. И эти микробы, которые проникают к нам, микробы, которые разрушают наше сознание, эти микробы гораздо более опасны, чем те, против которых мы боремся в открытую. Так вот, я хочу сказать, что классическая, в том числе и русская классическая, литература сегодня становится едва ли не одним из основных плацдармов, на которых разгорается эта третья мировая идеологическая война. И здесь мира не может быть, его никогда не было в этой борьбе и, я думаю, не будет до тех пор, пока мы не осознаем, что эта мировая война должна стать нашей Великой Отечественной войной — за наши души, за нашу совесть, за наше будущее, пока в этой войне мы не победим!»

Юрий Селезнев уже тогда вел борьбу не на жизнь, а на смерть за наши души, за нашу совесть, за наше будущее» (Виктор Калугин).

… «Вспомнил двух людей: Юрия Ивановича Селезнёва и Юрия Ивановича Селивёрстова, сыгравших некую роль в моей жизни. Притом роль благотворную. Оба были напряжены к истине, горячо любили Россию и Русское духовное начало. Оба они погибли безвременно и совершенно неожиданно. Селезнёв (кажется мне всегда) был насильственно устранён из жизни, Юра Селивёрстов тоже как-то странно погиб» (Георгий Свиридов).

… «Чем стал ранний уход из жизни возможного национального вождя, ибо ясно, что к этому был Юрий Селезнёв предопределён мощной духовной природой?

Где правда об этом трагическом уходе того, кто был полон сил и более всего нужен нам сейчас в эти годы великого противостояния бесправию и всевластному разрушению?» (Сергей Лыкошин).

Что всё же объединяет впечатления от встречи с Юрием Селезнёвым, высказанные в разные годы и такими разными людьми? Не только чрезвычайная сила, с которой образ его оттиснулся в памяти современников. И не только поразительная схожесть восприятия, его цельность и накал. Ещё и особый совершенно язык, которым рассказывают о встречах с ним. Таким языком сейчас не говорят, не пишут. Стесняются? Разучились?.. Этот объёмный, сферический, трепетный, выстроенный по нравственной вертикали язык не умещается в нынешнюю плоскость стерильного прагматического общения.

Не потому ли при разговорах с самыми разными людьми, которые знали и любили Юрия Ивановича Селезнёва, то и дело слышишь эти звучащие с каким-то неизжитым недоумением слова: да, будь он теперь с нами… Если бы не его смерть.

И сразу становится ясно, о чём идёт речь. О том, как бы повёл себя сегодня человек, которого нам так не хватало во все эти прожитые без него четверть века. И как бы мы себя повели рядом с ним.

Говоря так, я уже почти слышу чей-то стремительный шопот: «но история же не знает сослагательного наклонения!» Да-да, круглые отличники, разумеется, она его знать не знает.

Но кто отнимет у нас право на очищающую душу скорбь о том, кого нет с нами? Наша тризна, верю, и сегодня не напрасна. Она не горька. Она созидательна, плодотворна. Героическое время Юрия Селезнёва не может в России исчезнуть бесследно.

 ***

2592-65

Николай Бурляев

“Таков закон: подтверди жизнью”

Вновь перелистываю книгу “Достоевский” – основной памятник подвижнической жизни Юрия Ивановича Селезнева, вчитываюсь в цитаты, выбранные автором из творений Ф.М. Достоевского в качестве эпиграфов к главам книги:

“КЛЯНУСЬ ТЕБЕ, ЧТО Я НЕ ПОТЕРЯЮ НАДЕЖДУ И СОХРАНЮ ДУХ МОЙ И СЕРДЦЕ В ЧИСТОТЕ”.

“НЕ ПОТЕРЯЙТЕ ЖИЗНИ, БЕРЕГИТЕ ДУШУ, ВЕРЬТЕ В ПРАВДУ. НО ИЩИТЕ ЕЕ ПРИСТАЛЬНО ВСЮ ЖИЗНЬ, НЕ ТО УЖАСНО ЛЕГКО СБИТЬСЯ”.

“В НЕСЧАСТИИ ЯСНЕЕТ ИСТИНА”.

“ВСЯКИЙ, КТО ЗАХОТЕЛ ИСТИНЫ, УЖЕ СТРАШНО СИЛЕН”.

“ОТ НАРОДА СПАСЕНИЕ РУСИ… БЕРЕГИТЕ ЖЕ НАРОД И ОБЕРЕГАЙТЕ СЕРДЦЕ ЕГО”.

“ЛУЧШИЕ ЛЮДИ ДОЛЖНЫ ОБЪЕДИНЯТЬСЯ”.

Думаю, это смело можно назвать заповедями жизни Ю.И. Селезнева. Выбор цитат автором всегда не случаен; избирается то, что созвучно душе. Безусловно, программы для Юрия Ивановича и слова Н.В. Гоголя, приведенные им в статье “Созидающая память”:

“ДРУГИЕ ДЕЛА НАСТУПАЮТ ДЛЯ ПОЭЗИИ… КАК ВО ВРЕМЯ МЛАДЕНЬЧЕСТВА СЛУЖИЛА ОНА ТОМУ, ЧТОБЫ ВЫЗВАТЬ НА БИТВУ НАРОДЫ… ТАК ПРИДЕТСЯ ЕЙ ТЕПЕРЬ ВЫЗЫВАТЬ НА ДРУГУЮ, ВЫСШУЮ БИТВУ ЧЕЛОВЕКА – НА БИТВУ УЖЕ НЕ ЗА ВРЕМЕННУЮ НАШУ СВОБОДУ, ПРАВА И ПРИВИЛЕГИИ НАШИ, НО ЗА ДУШУ…”

Именно за душу человека, за ее чистоту и возвышение боролся Ю И. Селезнев. “ПОЭТ-ВОИН, БОЕЦ, ТРАГИЧЕСКИ ИДУЩИЙ НАВСТРЕЧУ КАТАСТРОФАМ В САМОЕ ПЕКЛО ХАОСА, ИБО ТОЛЬКО СОБСТВЕННЫМ УЧАСТИЕМ В БОРЬБЕ МОЖНО ОПРЕДЕЛИТЬ, ХОТЯ БЫ И ЦЕНОЙ СОБСТВЕННОЙ ГИБЕЛИ, ИСХОД ЭТОЙ БОРЬБЫ” – эти слова Юрия Ивановича о Тютчеве целиком относятся и к самому их автору.

Да, только собственным участием в борьбе можно определить ее исход. Это жизненное кредо Ю.И. Селезнева, эта магистральная мысль его бытия прозвучала в художественном фильме “Лермонтов”, когда Юрия Ивановича уже не было среди нас. Они прозвучали в устах Михаила Юрьевича Лермонтова, героя последней, не воплотившейся книги Ю. И. Селезнева. Не только рукописи, но и мысли человеческие не горят, не исчезают, но как эстафета передаются окружающим, укрепляя их сердца. Не написана книга Юрия Ивановича о Лермонтове, но многие положения предполагаемой книги, мысли, гипотезы, утверждения вошли в фильм о великом русском поэте. Я благодарю судьбу за то, что она подарила мне три встречи и десяток телефонных диалогов с Юрием Ивановичем до того, как оборвалась его жизнь, до того, как началась жизнь фильма “Лермонтов”.

7 апреля 1984 года на сцене московского Дома журналистов я рассказывал о четырехлетней работе над лермонтовской темой, о желании снять фильм о великом поэте. После вечера ко мне подошел человек и оказал, что есть такой Ю.И. Селезнев, замечательный литературный критик и писатель, автор книги о Достоевском, создающий сейчас для “ЖЗЛ” книгу о Лермонтове и что нам просто необходимо с ним повстречаться. Человек этот был близким приятелем Юрия Ивановича. Он при мне позвонил Ю.И. Селезневу и так же темпераментно, как только что говорил мне о Юрии Ивановиче, стал говорить ему обо мне и заключил тем, что мы непременно должны увидеться. Так состоялось наше заочное знакомство. В этот же вечер наш настойчивый “сводник” вручил мне книгу Юрия Ивановича “Достоевский”.

Книга меня ошеломила, открыла новое мощное явление в нашей литературе, талантливого писателя и мыслителя, гражданина. Духовная устремленность к идеалу, позитивность исканий, речь без иносказаний, нравственная чистота, бесстрашное “упоение боем” – все было прекрасно в этой удивительной книге, а значит, и в ее авторе. Появилось необходимое желание увидеть этого человека: душа потянулась к душе. Следом я “проглотил” следующую книгу Ю.И. Селезнева – “Мысль чувствующая и живая” и открыл нового литературного критика.

Через несколько дней, в пасхальную ночь мы с приятелем Юрия Ивановича подъехали к его дому. Хозяин с нетерпением ожидал нас, стоял у окна, махал нам рукой. Мы еще выходили из лифта, а Юрий Иванович, не дожидаясь нашего звонка, широко распахнул дверь, встречая нас на пороге. Презрение к чопорному столичному этикету, нежелание соблюдать регламент, но – жизнь по правде, по устремлению души, любовь к ближнему – вот что заключалось в этом порыве. Внутренняя мощь и душевная деликатность – на пороге нас встречал улыбающийся Юрий Иванович Селезнев. До этого мгновения я не раз мысленно спрашивал себя: каков он, Селезнев?.. Как часто ожидаемое не совпадает с действительным. Но тут – совпало: книги и их автор. И немудрено: ведь слово и дело было едино для Юрия Ивановича Селезнева. Итак, вот он: красивый, голубоглазый, приветливый, сильный, статный витязь из народной былины. Долгое, крепкое рукопожатие… “Именно таким я вас и представлял…” – не удержался я от признания.

Сближение произошло мгновенно. Я полностью впустил Юрия Ивановича в свое сердце, хочется думать, что это было взаимно. Было видно, как доволен наш “сводник”. Он тактично отошел на второй план, не прерывал наш диалог, переводил взгляд с одного на другого. Мы говорили о многом, но доминировали две темы: Достоевский и Лермонтов. Юрий Иванович внимательно выслушал мой рассказ о работе над сценарием фильма о Лермонтове, о четырехлетних похождениях по кругам киноинстанций, о битвах за право постановки фильма о великом поэте.

В эту пасхальную ночь зашел разговор о Христе и христианстве, о жертве человека во имя всеобщей гармонии, о подвиге. Помню, Юрий Иванович высказал тогда интересную мысль:

- Как теперь облучают раковую опухоль, так Христос явился светлым спасительным лучом в самое пекло корысти, исчадие ада…

Кто-то задал вопрос: “Почему фарисеи не вняли спасительным речам?” Юрий Иванович рванулся из-за стола в другую комнату и через мгновение вернулся с книгой в руках; быстро нашел интересующее его в “Евангелии от Иоанна” место, прочел:

- “Почему вы не понимаете речи Моей? Потому что не можете слышать слова Моего. Ваш отец диавол; и вы хотите исполнять похоти отца вашего. Он был человекоубийца от начала и не устоял в истине, ибо нет в нем истины. Когда говорит он ложь, говорит свое, ибо он лжец и отец лжи… Вы потому не слушаете, что вы не от Бога”.

(Позднее эта мысль Юрия Ивановича о “светлом луче, направленном в самое исчадие корысти”, прозвучала в фильме “Лермонтов”.)

Уединившись с хозяином в его кабинете, я задал ему вопрос: “В какой стадии ваша работа над Лермонтовым?”

- Мне осталось прочитать совсем немного, около сорока авторов, и я начну писать. Видимо это будет через пару месяцев. Я должен знать все, вплоть до того, какие на мундире Лермонтова были пуговицы во время встречи с Белинским… Вы читали эту книгу?

Юрий Иванович протянул мне редкую книгу Нарцова, изданную в 1914 году, исследующую род Мартынова, убийцы Лермонтова. Он обратил мое внимание на герб рода Мартыновых, на котором красовались масонские символы: три шестиконечных звезды и карающий меч в руке, протянутой из облака.

- Любопытно, – сказал Юрий Иванович, – этот герб был обнародован единственный раз в четырнадцатом году и до сего дня ни разу не печатался в наших лермонтоведческих книгах…

В тот вечер я оставил Юрию Ивановичу на прочтение мой сценарий о Лермонтове.

Вскоре состоялась наша вторая, пожалуй самая важная, встреча с Юрием Ивановичем. Он говорил о своем впечатлении от сценария, высказывал свои мысли о Лермонтове вообще, открывал новое для меня, неназойливо направлял. Теперь многие отмечают, что Юрий Иванович торопился жить, не позволял себе болтать о несущественном, но только о самом главном. Так было и в этот раз. Но вместе с этой эмоциональной устремленностью к цели я навсегда запомню ту форму, в которой Юрий Иванович говорил со мной, сидящим перед ним автором: ни тени менторства, великодушный такт, доброжелательство, товарищество. Он говорил, я конспектировал заинтересовавшие меня мысли. Теперь глубоко сожалею, что записывал не все. Не исключено, что Юрий Иванович в тот день щедро делился со мной материалами, собранными для своей книги. Он говорил о том, как важно снять о Лермонтове достойный фильм. Дома я расшифровал свой конспект.

Привожу запись без литературной обработки, в том виде, в каком она легла в тетрадь.

1. Не делайте Лермонтова злым…

2. Должна отчетливее выявиться основная идея фильма: ОСОЗНАННОЕ САМОПОЖЕРТВОВАНИЕ РОССИЙСКОГО ГЕНИЯ В БОРЬБЕ С СИЛАМИ ЗЛА.

3. Лермонтов мыслит всей Россией, Вселенной. В каждой фразе Лермонтова звучит весь мир: “Я ВДРУГ НАШЕЛ СЕБЯ, В СЕБЕ ОДНОМ НАШЕЛ СПАСЕНЬЕ ЦЕЛОМУ НАРОДУ…” Говоря о себе, Лермонтов говорит о целом мире.

4. “Личность начинается не с самоутверждения, но – САМООТДАЧИ”. Слово и поступок – едины, неразделимы. На деле докажи то, что дерзнул утверждать. Миссия, подтвержденная судьбой. Пушкин не стал бы Пушкиным, не прими мученической смерти за свои убеждения. С его гибелью, сотворенное им вспыхнуло, осветилось новым светом. Таков закон: ПОДТВЕРДИ ЖИЗНЬЮ. Его не за жену убили; за знание первопричин зла и способность противостояния злу. Какое значение имеет моя жизнь на земле, если она не послужила народу, человечеству, созиданию гармонии, по образу и подобию высшей гармонии, отзвук которой люди слышат в своих душах. Факел истины не погаснет. Пушкин нес его за всех нас на Руси, и мы не дали его обронить. Собьют с ног меня – поднимется в России другой человек.

5. Фильм должен нестись к своему идейному исходу, финалу: от рождения Лермонтова к… Вечности!

6. Лермонтов не должен бояться смерти, он презирает ее. Приближающаяся гибель не страшна ему “и нам, зрителям”, он – выше смерти. “КТО БЛИЗ НЕБЕС, ТОТ НЕ СРАЖЕН ЗЕМНЫМ”.

Он смеется в глаза смерти (очевидцы отмечали, что он с улыбкой стоял под дулом пистолета). Подвиг жизни Лермонтова: самопожертвование во имя Добра, Свободы, “Правды в сердце человека”. Души, ВСЕОБЩЕЙ ГАРМОНИИ.

7. На мою реплику “к вам нужно приставлять охрану” Юрий Иванович печально улыбнулся и сказал:

- Нужно действовать… Ведь кто-то же должен. Разве мы не у себя дома живем? Не в России?.. Неужто станем бояться? Надо спокойно делать дело своей совести. Говорить народу правду. Люди услышат и подумают: “Значит, можно ее говорить и жить так, как он. Ведь он-то смог… А чем я хуже?! Скажу и я!»

8. Нельзя впадать в назидательность. Когда Лермонтов “цитирует себя”, он должен это делать с иронией: мол, “когда-то я писал…”.

9. Монго-Столыпин, родственник Лермонтова, лентяй, светский лев, “Печорин, возлежащий на коврах…” Он бессознательно – или сознательно? – дважды приводил Лермонтова под пулю: на дуэли с де Брантом и Мартыновым. Согласно правилам чести, “честно” привел М.Ю. к роковому барьеру.

После убийства Лермонтова всю жизнь хранил тайну о его смерти. Он был милостиво выпущен в отставку и столь же милостиво отпущен за границу.

“Друзья” довели Лермонтова до дуэли. “Друзья” стреляли в упор. Все здесь тайна. И убийство Л. нужно оставить загадкой.

10. Известен факт, что горцы на Кавказе не тронули Лермонтова; они показывали на него в бою своим товарищам, чтобы не стреляли в поэта.

11. Ключ к образу Мартынова в кличке Мартышка – подражатель, кривляка, передразнивающий Лермонтова, писавший графоманские стихи и прозу на темы, которых касался в своем творчестве Лермонтов. Лермонтов – Мартынов. Моцарт и Сальери, Бог и дьявол, истина и ложь, “Я” вселенское, ответственность за грехи всего мира, вселенская совесть и – “я” мелкое, бесовское. Мартынов убивает истину и в себе, и в другом человеке.

12. Юрий Иванович аргументировано доказал, что стихи “Прощай, немытая Россия” написаны не Лермонтовым. Но несмотря на отсутствие автографа, их упорно стараются приписывать Лермонтову. (Знал бы Юрий Иванович, что через три года после его ухода из жизни московские кинокритики, роем налетевшие на едва родившийся фильм и вонзившие в него 27 ядовитых жал, задолго до выхода на экран, станут упрекать фильм в отсутствии “немытой России” и издеваться над словами героев о любви к Отечеству, называя их “пасхальными” и “выспренными”.)

13. Юрий Иванович высказал интересную гипотезу по поводу компании, вертевшейся вокруг Лермонтова последние два года его жизни, именуемой лермонтоведением “кружком шестнадцати”. Он говорил, что как раз разрабатывает эту тему, исследует нити, тянущиеся в иезуитский орден…

Все “кружковцы” – юные отпрыски семейств, приближенных к императору. Что общего могло быть у Лермонтова с этой “золотой молодежью”?

В 1840 году во время высылки Лермонтова на Кавказ члены “кружка шестнадцати” покинули Петербург одновременно с поэтом. В 1841 году на время отпуска М.Ю. “шестнадцать” съехались вслед за поэтом в Петербург и окружали его в столице. Когда Лермонтова вновь выслали на Кавказ и он оказался в Пятигорске, многие “кружковцы” снова оказались подле Лермонтова. Несколько человек из их числа присутствовали при убийстве Лермонтова. Потом подтасовывали общность показаний и все как один всю жизнь сохраняли тайну о подлинных событиях у подножия Машука. Что же это за “кружок”?

Может быть, это своеобразная организация по ликвидации М.Ю. Лермонтова?..

14. “Не вернусь я с Кавказа…” Лермонтов повторил это раз десять, разным людям. Он знал, что не вернется…

15. “ЕСЛИ НЕ МОЖЕШЬ КУПИТЬ – УБЕЙ!” – клич темных сил, клеветников из шайки Нессельроде. (Нессельроде и Ко – подле Пушкина, потом они же – подле Лермонтова.)

Третья и последняя встреча была кратковременной. Солнечным майским днем я заехал к Юрию Ивановичу выслушать его мнение о моей повести и стихах. Хозяин был как обычно красив и бодр; казалось, наши контакты теперь будут постоянны и долговременны, ничто не предвещало скорого прощания навсегда. Юрий Иванович говорил, что нужно освобождаться от концентрации на личных поэтических переживаниях, стремиться к осознанию себя как частицы всего народа. Снова говорил о том, что нужно жизнью своей подтверждать истинность написанного тобой…

Источник:  СТОЛЕТИЕ

2592-66

Юрий Иванович Селезнёв

Юрий Иванович Селезнёв (15 ноября 1939 — 16 июня 1984) — русский литературный критик и литературовед, автор биографии Ф. М. Достоевского, заместитель главного редактора журнала «Наш современник» в 1980—1982 годах (главным редактором был Сергей Васильевич Викулов). В последние годы жизни — преподаватель Высших литературных курсов.

Лауреат премии Ленинского комсомола (1977). Отважный патриот, участник дискуссии «Классика и мы» в декабре 1977 года. Кандидат филологических наук (ИМЛИ). Стал одним из героических символов русского движения в СССР.

Родился в Краснодаре. Его отец — Иван Гаврилович — в войну служил в разведке, потом работал на заводе, столярничал в Краснодарском городском парке. Мать — Фаина Моисеевна, как рассказывал его сокурсник Борис Солдатов, «была натурой тонкой, мечтательной, любознательной, много читала. Она была в чём-то схожей с Ассоль из „Алых парусов“, но вот жила не в волшебном замке, а в коммунистической трущобе с огромным количеством разноликих соседей, у которых было одно общее — вечная нужда, жизнь впроголодь и беспробудное пьянство, потакаемое с лёгкой руки властями, да животный страх перед последними!» («Родная Кубань», 2007, № 2).

Окончил Краснодарский пединститут в 1966 году, вёл русский язык для иностранных студентов, в 1970 году приехал в Москву, чтобы учиться у критика Льва Аннинского, который перенаправил Селезнёва к В. В. Кожинову. Защитив кандидатскую диссертацию, Селезнёв повёл авангардные бои за русскую культуру, в первую очередь как критик.

С 1976 года начал работать в издательстве «Молодая гвардия»(в редакции серии ЖЗЛ), несколько лет был ответственным редактором, сменив С. Н. Семанова. Ю.Павлов: «Напомню лишь очевидное: то, что „Островский“ Михаила Лобанова, „Гончаров“ Юрия Лощица, „Гоголь“ Игоря Золотусского были опубликованы в СССР, заслуга, в первую очередь, Юрия Селезнева» (https://docviewer.yandex.ru/?url=http%3A%2F%2Fwww.rospisatel.ru%2Ftext%2Fseleznev.doc&name=seleznev.doc&lang=ru&c=57b5d88e518c). Из редакции ЖЗЛ ушёл в феврале 1981 года.

На дискуссии “Классика и мы” в ЦДЛ вытупление Ю. И. Селезнева было одним из самых запоминающихся: «Третья мировая война идет давно <…> Третья мировая война идет при помощи гораздо более страшного оружия, чем атомная, или водородная, или даже нейтронная бомба. <…> И эти микробы, которые проникают к нам, те микробы, которые разрушают наше сознание, эти микробы гораздо более опасны, чем те, которые… против которых мы боремся в открытую.

<…> Классическая, в том числе и русская классическая литература, сегодня становится едва ли не одним из основных плацдармов, на которых разгорается эта Третья мировая идеологическая война. И здесь мира не может быть, его никогда не было в этой борьбе <…> эта мировая война должна стать нашей Великой Отечественной войной — за наши души, за нашу совесть, за наше будущее…» («Москва», 1990, № 3).

Деятельность Селезнева вызвала травлю со стороны русофобов.

Драматические последствия для Селезнёва имела Антирусская кампания 1981 года, после которой его уволили из редакции «Нашего современника» и получил выговор по партийной линии. История обросла подробностями, обсуждается по сей день, источники отчасти противоречат друг другу.

Резонанс вызвал 11 номер «Нашего современника», ставший тут же раритетом («Он, поместив в один номер повесть В. Крупина „Сороковой день“, статьи В. Кожинова, А. Ланщикова, С. Семанова, резко повысил общепринятый градус смелости, допустимую концентрацию взрывоопасных материалов в журнальной книжке.» -Юрий Павлов, http://ww.novayagazeta-nn.ru/biblioteka/jurij-pavlov/jurij-seleznjov-russkij-vitjaz-na-tretej-mirovoj.html). 4 декабря 1981 года его книга о Достоевском была подписана в печать, а уже 7 декабря (по версии Ю.Павлова) было принято решение снять его с должности заместителя главного редактора «Нашего современника».Заявив на погромном заседании секретариата СП :”…Я целиком не согласен с его (Кожинова. — Ю. П.) статьёй /речь идёт о большой работе “И назовёт меня всяк сущий в ней язык…” с подзаголовком «Заметки о духовном своеобразии России», после которой до перестройки Кожинова не печатали/ . Это неважно, но почему же я должен был не публиковать эту статью? Почему? Только потому, что я лично с этой статьёй не согласен?”- консерватор Селезнёв показал себя прогрессивным редактором, истинным плюралистом. «Ушёл Селезнёв из „Нашего современника“ почти через полгода после выхода знаменитого одиннадцатого номера. И совсем по другой причине: в апрельском номере журнала за 1982 год прошла статья историка Аполлона Кузьмина, в которой упоминалось слово „[[русофобия]“. А это в верхах восприняли как нарушение им неписаных правил игры. В ЦК за статью Кузьмина хотели уволить Викулова. Но за Викулова вступился Бондарев. И крайним сделали Селезнёва. Это при том, что сам Селезнёв никогда Кузьмина сильно не жаловал.»(http://old.litrossia.ru/2013/23/08071.html)

Друзья Селезнева сходятся в том, что эта история подорвала его здоровье и привела к преждевременной смерти в расцвете сил. В.Огрызко в 2013 сообщает: «Опала для Селезнёва закончилась, кажется, ранней весной 1984 года. В издательстве „Молодая гвардия“ с ним заключили договор на новую книгу „Золотое кольцо“. Критик хотел как бы закольцевать таких гениев нашей литературы, как Толстой, Достоевский, Чехов и Бунин. Потом ему дали разрешение на поездку в Германию. Жизнь вроде вновь стала налаживаться. Только со здоровьем не всё было ладно.

Умер Селезнёв 16 апреля 1984 года в Берлине в доме немецкого исследователя Эберхарда Дикмана после обширного инфаркта. Похоронили его в Москве. Позже пошли слухи о том, будто критик по заданию спецслужб был отравлен каким-то ядом, якобы он кому-то сильно мешал. Но я в эту конспирологическую версию не верю.» (http://old.litrossia.ru/2013/23/08071.html)

***

В 2015 году в Краснодаре прошла конференция памяти Юрия Селезнёва (http://www.stoletie.ru/sozidateli/_vspominaja_jurija_seleznova_203.htm).

В Краснодаре же проводятся Селезневские чтения. В 2017 прошли Четвёртые Селезневские чтения (http://denlit.ru/index.php?view=articles&articles_id=2754) с участием Виктора Лихоносова.

Фото Анастасии МАНУКЯН

Четвёртые Селезневские чтения. Фото Анастасии МАНУКЯН

Источник:  ТРАДИЦИЯ

Поделиться с друзьями:
Метки:

Для того, чтобы отправить Комментарий:
- напишите текст, Ваше имя и эл.адрес
- вращая, совместите картинку внутри кружка с общей картинкой
- и нажмите кнопку "ОТПРАВИТЬ"

Комментариев пока нет... Будьте первым!

Оставить комментарий