Гений русской поэзии Михаил Лермонтов, по словам академика Д.С. Лихачёва, «во многом ещё не открыт, он — до сих пор тайна». Приблизиться к этой тайне, приоткрыть загадочный и прекрасный мир лермонтовской поэзии помогла нам Наталия Дмитриевна Спирина.
Общение с ней было огромным счастьем. Как щедро делилась она тем, что любила сама! Невозможно забыть эти собеседования, наполненные мыслями о прекрасном. Так, в общении, ненавязчиво и незаметно, она стремилась передать нам тот ключ, который помогает найти подход ко всем явлениям жизни, — ключ Живой Этики. Подход самой Наталии Дмитриевны к жизни, оценке событий и явлений основывался не только на глубоко претворённом знании Учения, но и на её необычайно развитом чувствознании. Это касалось и поэзии — самого любимого её искусства.
Называя в ряду лучших мастеров поэтического слова два имени — Пушкина и Лермонтова, она всегда добавляла, что Лермонтов ей всё-таки ближе. На вопрос «почему?» отвечала: «Больше звучит, больше затрагивает сердце».
Наталия Дмитриевна в беседах часто вспоминала те или иные строки Лермонтова, иногда делилась своими размышлениями о них. Она не делала какого-либо серьёзного разбора или анализа его стихотворений (философского, литературоведческого), оставляя возможность нам самим углубляться в их смысл и открывать что-то новое. Восхищение Наталии Дмитриевны, её любование красотой стиха и проникновенное прочтение зажигали ответными чувствами и её слушателей, и это было ценным вкладом Наталии Дмитриевны в их духовное становление и образование.
Вспомним, какие грани в поэзии Лермонтова она высвечивала чаще других.
«Лермонтов больше, чем другие поэты, близок к Ангелам», — утверждала Н.Д. Спирина. Она очень любила стихотворение «Ангел», не раз включала его в свои выступления. Эти строки, говорила она, отмечены «огнём святого вдохновенья», тем «высоким прозрением», которое нисходит на поэта в особые моменты его жизни.
«У Лермонтова особенно чувствуется сродство со всем мирозданием», — отмечала Наталия Дмитриевна. Это то, о чём говорится в словах Живой Этики: «Я — вы, вы — Я — частицы Божественного Я».
«Лермонтов меня затрагивал каким-то своим необыкновенным драматизмом и особым чувством природы и вообще чувствованиями очень глубокими, проникновенными», — делилась она. Лермонтов слышит, как «пустыня внемлет Богу», как «звезда с звездою говорит», — этой фразой Наталия Дмитриевна не переставала восхищаться; он описывает, как в пустыне, вдали от людей и их суетной жизни, Пророк ощущает слияние со всем мирозданием и со всей природой — ему «тварь покорна там земная», и звёзды слушают его, «лучами радостно играя». Звёзды в поэзии Лермонтова «принимают участие во всём, они — часть мироздания». «Это чувство неба и земли, природы, необычайно красиво выраженное, необычайно глубокое, конечно, не может не трогать и не впечатлять». «Лермонтов в высоком смысле был глубоко религиозен», — утверждала она.
Говоря о провидческом даре Лермонтова, Наталия Дмитриевна часто сравнивала между собой два стихотворения «Пророк» — Пушкина и Лермонтова, и оба они потрясали её. При этом она отмечала, что одно является как бы продолжением другого: Пушкин рассказывает, как возникает явление Пророка, а Лермонтов повествует, что происходит после того, как человек становится Пророком.
Лермонтовского «Пророка» она считала одним из шедевров мировой поэзии, потому что в нём «описана история всех пророков, когда-либо приходивших на нашу землю». В Слове «Предрекающие» она говорит, что участь, описанная Лермонтовым, постигла «большинство гениев, героев, пророков и Носителей Света», которые, «за очень редкими исключениями, были замучены, растерзаны и убиты. Таково было отношение неблагодарного человечества к его спасителям».
Наталия Дмитриевна также отмечала, что «большие поэты часто бывают проводниками и провидцами Света и борются за добро против зла». Поэты — высокие, огненные духи, и этот огонь невыносим для тьмы. Потому тьма ополчается на них. Вот почему всех поэтов преследовали и доводили до гибели. «Лермонтов меня затрагивал каким-то своим необыкновенным драматизмом. Его судьба была ещё тяжелее, чем судьба Пушкина, и оба они были обречены на раннюю гибель. Это тоже накладывало отпечаток на его творчество и придавало какое-то особое значение всему, что он писал. Его предвидение своей кончины было характерной чертой для больших поэтов». «Какой изумительный человек, до тридцати не дожил, а как всё понимал!»
Приведём ещё одну очень важную для понимания поэта фразу Наталии Дмитриевны: «Мне всегда казалось, что Лермонтов знал больше, чем мы думаем». Она чувствовала в поэте то духовное начало, которое составляло его суть. Сквозь сложный, противоречивый характер Лермонтова-человека проступал дух гения, и именно этот пламень так привлекал её.
В связи с особенностями поэзии М.Ю. Лермонтова, отмеченными Н.Д. Спириной, расскажем о книге из её личной библиотеки. Она называется «Торжественный венок» и посвящена 185-летию М.Ю. Лермонтова1. Здесь собраны высказывания, статьи и стихи русских писателей, учёных, философов. Для нас эта книга особенно ценна тем, что в ней поэт и его творчество рассматриваются с духовной стороны, которую нам открыла Наталия Дмитриевна.
Приведём фрагменты из статьи С.А. Андреевского2 «Лермонтов», написанной в 1899 году.
«Исключительная особенность Лермонтова состояла в том, что в нём соединялось глубокое понимание жизни с громадным тяготением к сверхчувственному миру… Нет другого поэта, который бы так явно считал небо своей родиной и землю — своим изгнанием».
«Лермонтов нигде положительно не высказал (как и следует поэту), во что он верил, но зато во всей своей поэзии оставил глубокий след своей непреодолимой и для него совершенно ясной связи с вечностью».
«…Неизбежность высшего мира проходит полным аккордом через всю лирику Лермонтова. Он сам весь пропитан кровной связью с надзвёздным пространством. Здешняя жизнь — ниже его. Он всегда презирает её, тяготится ею… на всё он взирает глубокими очами вечности, которой он принадлежит: он с ней расстался на время, но непрестанно и безутешно по ней тоскует».
Стихотворение «Ангел» Андреевский называет «превосходнейшим эпиграфом» ко всей его поэзии, это «чудная надпись у входа в царство фантазии Лермонтова. Действительно, его великая и пылкая душа была как бы занесена сюда для “печали и слёз”, всегда здесь “томилась” и
Ей скучные песни земли.
Всё этим объясняется. Объясняется, почему ему было “и скучно, и грустно”… почему ему было легко лишь тогда, когда он твердил какую-то чудную молитву, когда ему верилось и плакалось; почему морщины на его челе разглаживались лишь в те минуты, когда “в небесах он видел Бога”… почему, наконец, в одном из своих последних стихотворений он воскликнул с уверенностью ясновидца:
Давно пора мне мир увидеть новый».
«…Лермонтов с младенчества начал улетать своим умственным взором всё выше и выше над уровнем повседневной жизни и затем усвоил себе тот величавый, почти божественный взгляд на житейские дрязги…
Когда земля молчит и небо чисто,
Теряться взором в их цепи огнистой;
И мнится, что меж ними и землёй
Есть путь, давно измеренный душой;
И мнится, будто на главу поэта
Стремятся вместе все лучи их света.
(“Сашка”, XLVIII)»
«Сожительство в Лермонтове бессмертного и смертного человека составляло всю горечь его существования, обусловило весь драматизм, всю привлекательность, глубину… его поэзии».
«И чем дальше мы отдаляемся от Лермонтова, чем больше проходит перед нами поколений… тем более вырастает в наших глазах скорбная и любящая фигура поэта, взирающая на нас глубокими очами полубога из своей загадочной вечности…»
И как подтверждение этим глубоким мыслям звучат слова из Записей Б.Н. Абрамова: «Трудно жить на Земле, зная о свободе, полётах и возможностях жизни Надземной. Песни Земли музыки Сфер не заменят.
И ароматы земные не сравнить с благоуханием Огненных Сфер. И плен у плоти и связанность духа грубою оболочкой несоизмеримы со свободою полётов духа в пространстве. Носители Света сохраняли ясную память о Высших Мирах, и потому пребывание в теле земном было для них особенно тяжко»3.
Не менее значительны по своей глубине мысли-афоризмы из заметки П.П. Перцова4 «Лермонтов», опубликованной в сборнике «Торжественный венок»:
«Лермонтов тем главным образом отличается от Пушкина, что у него человеческое начало автономно и стоит равноправно с Божественным. Он говорит с Богом, как равный с равным, — и так никто не умел говорить. Именно это и тянет к нему: человек узнаёт в нём свою божественность».
«У Гоголя… человек в вечном смятении перед Богом, как ветхозаветный иудей. Только у Лермонтова он — “сын Божий” и не боится Отца, потому что “совершенная любовь исключает страх”».
«Для Лермонтова земля, вообще земной отрывок всей человеческой жизни, всего человеческого существования, и был чем-то промежуточным. Мощь личного начала (величайшая в русской литературе) сообщала ему ощущение всей жизни личности: и до, и во время, и после “земли”.
“Веков бесплодных ряд унылый” (память прошлого) — и рядом “давно пора мне мир увидеть новый” (удивительная уверенность в этом мире). Он знал всю ленту человеческой жизни. Поэтому понятно, что тот её отрезок, который сейчас, здесь происходит с нами, так мало интересовал его».
«Небесное было для Лермонтова своей стихией. Говоря о нём, он умел находить такие же поэтически-точные слова, какие Пушкин находил, говоря о земном. Когда Лермонтов касается мира бесплотности, самый стих его окрыляется, точно освобождаясь от веса:
Без руля и без ветрил,
Тихо плавают в тумане
Хоры стройные светил…»
«Лермонтов — лучшее удостоверение человеческого бессмертия. Для него оно не философский постулат и даже не религиозное утверждение, а простое реальное переживание. Ощущение своего “я” и ощущение его неуничтожимости сливались для него в одно чувство. Он знал бессмертие раньше, чем наступила смерть».
«У него не только нет страха смерти (центральное чувство у Толстого), но нет даже мысли о ней — никакого её чувства. “Смерть, где твоё жало?” Чувство жизни, Вечной Жизни, — и отсюда полное равнодушие к “переходу”… Никакой зависти и тоски по земному… Это — поэт Воскресения, христианин насквозь, хотя он ничего не говорит о Христе».
«Если считать сущностью религиозного непосредственное чувство Бога, то Лермонтов — самый религиозный русский писатель».
Завершим разговор о книге «Торжественный венок» из библиотеки Н.Д. Спириной словами поэта Вячеслава Иванова5: «Кто стремится узнать истинный облик Лермонтова, не должен удовлетворяться тем немногим, что дано ему было сказать миру. Его стихи позволяют различить его черты, но не измерить могущество его духа. Его внутренний человек был больше, чем романтический стихотворец...»6
Возвращаясь к мысли академика Д.С. Лихачёва о том, что Михаил Юрьевич Лермонтов во многом продолжает оставаться для нас тайной, загадкой7, напомним слова Н.Д. Спириной: «Все гении творили на века вперёд. В свете Живой Этики мы откроем их по-новому, в новом свете». Добавим — в свете познания духовной стороны их творчества.
Глубока наша признательность Наталии Дмитриевне Спириной — она пробудила в сердцах многих людей любовь к поэтическому Слову и открыла врата к его главному Истоку — животворящему началу Духа.
Источник: Журнал “Восход” № 5 (277), Май, 2017
Комментариев пока нет... Будьте первым!