Часть XXV. Самоубийство

Человек не может ни убить, ни быть убитым. Он не рождается, не умирает и, получив
бытие, никогда не перестает существовать. Не рожденный, непреходящий, вечный, он не
бывает убит, когда тело его убивают.
“Бхагавадгита”, II, 19, 20

Нередко задается вопрос: не имеет ли ваша теософия таких учений, которых вы не
раскрываете, и, может быть, в них-то и заключается ее настоящая суть?

Таких знаний, которые бы скрывались, у теософии нет, но в ее учении есть доступная для
всех поверхность и недоступная для большинства глубина. Что глубина эта недоступна, в
этом виновата не теософия, а бессилие того, кто не в состоянии проникнуть в нее.
Пока в учении теософии говорится обо всем известных вещах, например “о сохранении
энергии”, “о трансформации материи”, “о процессе эволюции”, “о единстве жизни” —
теософские идеи воспринимаются без труда. Но только до тех пор, пока речь идет о
физической ступени жизни; стоит лишь перейти эту ступень, как картина меняется:
“сохранение энергии”, ставшее азбучной истиной, становится непонятным и спорным,
когда речь идет о законе кармы, который и есть сохранение всей проявленной человеком
энергии; всеми признанная “трансформация материи”, когда речь заходит о невидимых
мирах, в которых материя слагается в более тонкие сочетания — становится ересью и так
далее.

Одно — доступно для сознания большинства, и этой стороной своего учения теософия
соприкасается с позитивной наукой; другое идет глубже, переступает границы
трехмерного сознания и проникает в область оккультизма.

Но противопоставлять эту область “науке” — совершенно такое же недоразумение, как
если бы ученый отказался признавать электричество или психологию объектами науки
только потому, что знания в этих областях еще очень несовершенны. Наука имеет свою
юность и свой зрелый возраст. Чем совершеннее становится микроскоп, тем точнее
делаются физиологические знания. То же относится и к новым методам познания.
Ясновидение в неуловимой для физического глаза области проявляется пока только у
немногих людей и еще очень несовершенно, но это — такая же юность познания, через
какую прошла и позитивная наука. Дальнейшее утончение человеческого организма и
расширение сознания приведут нас в область более тонких миров, требующих совсем
иных методов познавания.

Когда приходится сталкиваться с такими “консерваторами мысли”, которым новые пути
сознания даются до того трудно, что они предпочитают упорное отрицание новых идей,
лишь бы не сходить с пробитой колеи, мне невольно приходит на ум, что такую же
психологию должны были бы обнаружить двухмерные существа, если бы им вздумалось
объяснить особенности трехмерного существования. Они соглашались бы со своим
собеседником до тех пор, пока его речь касалась бы длины и ширины, но как только она
коснулась бы высоты, они, по всей вероятности, обозвали бы его речь “туманным
мистицизмом”.

Представьте себе на минуту такое двухмерное существо на ладони вашей левой руки и
приложите к этой ладони кончики пяти пальцев вашей правой руки. Что увидит это
существо? Пять плоских кружков на поверхности вашей ладони — и больше ничего.
Если его начнут убеждать, что оно видит не плоские круги, а концы пяти пальцев руки,
которая, в свою очередь, живой член большого думающего и чувствующего организма,
оно не поверит, подумает, что это сказки, и, скорее всего, не получит никакого
представления о том, что ему рассказывают.

Когда мы смотрим в небо и видим светящиеся круги планет, мы точно так же видим
только лишь доступный нам разрез сложной космической жизни, соединенной
невидимой связью в один великий организм; он одарен таким же неуловимым для нас
своим сознанием, своими деятельностями и целями, какими одарен человек,
постижимый для двухмерного существа только по тем “плоским кружкам”, которые — как
единственно доступный для него разрез человеческого организма — отразились в его
плоском сознании.

Теософия стремится ввести нас в эти неведомые нам измерения космической жизни. Она
стремится расширить пределы нашего сознания, сделать его причастным к великому
простору Жизни, за пределами его тесных физических граней.
О том, что эта ее задача своевременна свидетельствуют многие признаки.
Самый яркий и самый страшный из них — учащающиеся самоубийства1.

Оставим в покое политические и экономические причины. Мы прекрасно знаем, что
бывали несравненно худшие времена, а люди не убегали массами из жизни. То же самое
можно сказать и относительно учащихся: как ни плохи современные школы, но стоит
вспомнить николаевские кадетские корпуса и старинные бурсы, чтобы стало очевидным,
что причины потери вкуса к жизни у наших детей лежат гораздо глубже.
Одна из таких причин таится в том, что мы начинаем перерастать наше “трехмерное
сознание”.

Возьмем наши понятия о человеческой жизни. Что мы знаем о ней? Что человек родился
в такой-то день, прожил на наших глазах 50-60 лет и умер тогда-то. Его не было до
рождения и не будет после смерти.

Совершенно как в той красивой легенде о средневековом феодальном владетеле замка,
который рассуждает у пылающего камина со своими рыцарями о жизни и смерти по
поводу влетевшей в освещенную комнату птички, которая сделала несколько кругов под
потолком и снова улетела в темноту. Откуда она появилась? Куда улетела?
Две темные неизвестности, а посреди них — одно освещенное мгновение.

Теософия не забывает этого “освещенного мгновения”, в чем ее упрекают люди,
приучившие себя думать только о нем одном; но она знает, что это только “мгновение”,
что жизнь птички будет продолжаться и после того, как она вылетела из освещенного
пространства в темноту. Изменилась не сама жизнь, а окружающая ее среда.
Ту же параллель можно провести и относительно всех “вечных вопросов”. Материалист
не может проникнуть за пределы физических явлений (освещенная комната), потому что
все остальное недоступно для его “трехмерного сознания”. И он был бы прав, если бы не
отрицал этого “остального”. Но он говорит, что вне доступных ему явлений ничего и нет, а
если и есть, то нечто… навсегда непознаваемое для человека.

Вот здесь начинается опасность материалистического мышления. Я называю это
“опасностью”, потому что далеко не все способны примириться с непроницаемыми
стенами, которые закрывают от нашего сознания великий простор Вселенной. И эти
“неспособные примириться”, но захваченные гипнозом господствующих мнений, тоскуют
и бьются в этой тесной клетке, пока жизнь не потеряет для них всякую ценность.
Мы живем не в пустом пространстве. Господствующие идеи носятся в воздухе — и это не
фигуральное выражение, а реальный факт, — и если они не находят внутри нас
положительного содержания, которое в состоянии оказать им сопротивление, они
овладевают нашим сознанием и создают настоящий умственный “гипноз”.

Такой “гипноз” — очень страшная вещь. Если сознание не защищено убеждениями иного
порядка, то проносящиеся мысли отчаяния падают на пустое место, и, если это были
мысли о самоубийстве, они найдут богатую пищу в том опустошении жизни от всякой
абсолютной ценности, которое творит материализм; насытившись безнадежностью, они
принесут свой страшный плод и толкнут человека на самоубийство. Это — своего рода
одержимость.

Массовые самоубийства, которые ужасают в наше время, — это коллективная
одержимость, указывающая на то, как много мыслей отчаяния носится в воздухе, а с
другой стороны — на то, что сознание нашей молодежи не защищено идеями
нравственного порядка, которые одни лишь придают ценность жизни и внутреннюю
устойчивость человеческому характеру.

Умственный гипноз, о котором идет речь, страшен еще и тем, что он длится долгое время
и после того, как передовое течение мысли уже повернуло в новое русло. Бывает так, что
наиболее чуткие элементы общества давно уже вступили в это новое русло, а огромное
большинство все еще продолжает думать по отжившим линиям мысли, создавая тормоза
для свободного восприятия новых идей.

Жизнь есть неустанное достижение в восходящем порядке. Это нужно помнить и держать
широко раскрытым свое сознание, чтобы в него могло свободно проникать веяние
живого духа жизни, и не позволять своему уму кристаллизоваться в догматы и
предрассудки, хотя бы последние исходили от самой науки. Иначе, если слишком долго
жить умственными пережитками, усилия мысли могут устремиться на детальную отделку
этих пережитков и легко может возникнуть схоластика, замена живых идей застывшей
идеологией, живых понятий — мертвыми словами.

Что эта опасность недалека от нас, можно судить уже по той массе непонятных слов у
современных мыслителей, за которыми прячется высохшее русло мысли.
Чтобы найти источник свежих идей и новых вдохновений, нужно отказаться от
фиксирования сознания на одном физическом существовании; нужно научиться
устремлять его в те глубины, откуда исходит сокровенный смысл нашей жизни, где
протянуты те невидимые нити, которые связывают все, что на физическом плане является
оторванным и обособленным, часто мучительно ненужным, — в одно разумное и благое
целое.

Нужно расширить наше сознание вглубь и вверх, и тогда мы спасем нашу молодежь от
тоски того безвыходного застенка, в который материализм загнал современное сознание,
лишив его всех светлых далей, подорвав его веру в Бога, в бессмертие, в абсолютную
ценность добра и красоты, более того — в самый смысл жизни.

Человеческую душу нельзя удовлетворить временным, тем, что разбивается на наших
глазах, когда душа уже пробудилась для вечного. Она затоскует и отвернется от самой
жизни, если у нее отнять уверенность в достойном смысле этой жизни. Необходимо
вернуть нашей молодежи веру в Бога, надежду на конечное торжество добра и любовь к
жизни.

Для нашего времени, когда слепая вера уже не в состоянии удовлетворять людей,
является задачей величайшей важности обосновать нашу веру в Бога на разумных
началах.

Это и есть задача теософии. Признавая всю великую заслугу науки в области исследования
физического мира и опираясь на те же законы, которые признаются и наукой, теософия
вводит в наше сознание идею Бога и одним этим меняет всю мировую этику. Потому что
если в основе мира — Бог, то и цели жизни должны быть божественны, если в основе
нашей природы божественное начало, то наш долг — стремиться к божественному
совершенству.

Но мораль религиозного сознания не имеет ничего общего с морализированием. Нет
ничего более отталкивающего, особенно для молодежи, которой труднее мириться с
компромиссами, как фарисейская проповедь добродетели на словах и полное
несоблюдение ее в жизни.

Религиозное сознание требует нравственной культуры всего человека, его мыслей,
эмоций и мотивов, обуздания всех эгоистических инстинктов низшей природы и победы
его высшей природы, которая всегда протестует против дурной жизни, раз человек
начинает прислушиваться к ее голосу. Неизбежным результатом нравственной культуры
является ослабление эгоизма и нарастание чувства единства со всем миром.
Развитое чувство единства со всем живым есть основной признак религиозного сознания.
Чувство это разрушает в корне ложное представление об одиночестве человека, которое
создало такую страшную трагедию для человеческого сердца.

В сущности, жизнь едина, и об одиночестве и обособлении можно говорить только с
точки зрения одного лишь “физического разреза”.

Человечество — единый организм с общим сознанием и общими целями, и все
разделения его относятся только к физическому плану. Отдельные народы составляют
различные члены этого организма, и все работают — хотя и в различных направлениях —
для одной и той же цели, для эволюции всего человечества. А отдельный человек — это
живая клетка в организме своего народа, и все совершающееся внутри этой клетки, все ее
творческие процессы нужны не только для нее самой, но и для жизни всего народа.
Душа народа дает нам все, чем мы владеем на земле: язык, верования, наклонности,
темперамент, весь материал, которым питается и за счет которого растет наша
индивидуальная душа. Отколите от человека, один за другим, все отличительные
признаки его народности и культуры, его страны и его семьи — что останется от человека?
От внешнего человека не останется ничего. Всем этим он обязан своему народу, и он
должен честно уплатить свой долг. Отнимая самовольно свою жизнь, обрезая те
бесчисленные живые нити, которыми он внутренне связан с душою своего народа, он
ставит себя в некрасивое положение должника, нежелающего выполнить свое
обязательство.

То же относится и к семье: заботы матери, труд отца, любовь братьев и сестер — все это
взято человеком от семьи и требует такой же заботы, такого же труда и такой же любви
взамен. Иначе будет нарушен закон справедливости, а нарушать законы духа
безнаказанно нельзя.

Обыкновенное возражение, будто решившийся на самоубийство “не просил жизни”, что
он “не виноват в том, что родители произвели его на свет”, — уничтожается при более
глубоком проникновении в происхождение земной жизни человека; оно говорит, что
родители дают только физический организм, необходимый для существования на земле,
воля же к жизни идет от самого человека.

Другое возражение, что “при существующих условиях” жизнь невыносима, указывает
лишь на слабость и безволие убегающих из жизни. Чем труднее условия, тем более
повода оставаться на своем жизненном посту. А в самые тяжелые эпохи народной жизни,
когда каждый сын и каждая дочь своего народа обязаны, не уклоняясь, нести народную
ношу, такое бегство из жизни указывает на полное нравственное банкротство беглеца.
Это — не смягчающее, а усугубляющее обстоятельство.

И русские девушки сделают большую услугу родине, если они будут возводить в герои не
слабых дезертиров, а сильных духом, умеющих при самых тяжелых условиях действовать
на своем посту.

И чем темнее жизнь, тем нужнее благородные усилия, чтобы очистить и осветить ее,
чтобы разогнать нависший мрак. Можно жалеть слабых и неуравновешенных, но
восхищаться можно только теми, которые, не страшась усилий, поведут жизнь вперед.
Будущность за сильными, самоотверженными, любящими, победившими свою низшую
природу и способными не отнимать малодушно свою жизнь, а отдавать ее великодушно
за других.

1909 г.

СОДЕРЖАНИЕ:

От редакции
Введение
Часть І. Мировоззрение Востока и Запада
Часть II. Материализм и идеализм
Часть III. Единство человечества
Часть IV. Идеалы Востока и Запада
Часть V. Путь Выступления и Путь Возврата
Часть VI. Необходимость внутренней культуры
Часть VII. Психология русской души
Часть VIII. Страдание
Часть IX. Вибрации мысли
Часть X. Значение земной жизни для эволюции человека
Часть XI. Влияние космических вибраций
Часть XII. Круговорот жизни
Часть XIII. Эволюция человека
Часть XIV. Совершенствуется ли нравственность?
Часть XV. Внутренний смысл разделения людей на сословия
Часть XVI. Отношение к животным
Часть XVII. Болезни
Часть XVIII. Аскетизм
Часть XIX. Аскетизм монаха и аскетизм оккультиста
Часть XX. Аскетизм йога
Часть XXI. Радость
Часть XXII. Красота
Часть XXIII. Труд
Часть XXIV. Характер труда в будущем
Часть XXV. Самоубийство
Часть XXVI. Любовь между мужчиной и женщиной
Часть XXVII. Человек — малая Вселенная
Часть XXVIII. Исторический процесс
Часть XXIX. Новый Завет: ответственность за наши мысли и чувства
Часть XXX. “Вихрь Бытия”
Часть XXXI. Русская революция
Часть XXXII. Мировая катастрофа
Послесловие