Часть I. Мировоззрение Востока и Запада

У Эмерсона есть интересная страница, которая может служить яркой иллюстрацией для
религиозного мировоззрения Запада. В ненастную осеннюю ночь в древнем замке
собралось несколько рыцарей вокруг пылающего камина. Они тихо беседуют о
бессмертии души. Внезапно в зал влетает птичка и, сделав несколько кругов в
освещенном пространстве, снова улетает в темноту ночи. Для присутствующих птичка эта
явилась живым символом таинственной загадки жизни. Откуда появилась она? Куда
улетела?

Религиозная мысль Запада не отвечает на эти вопросы. Ей известны условия
человеческого существования лишь в тесных пределах земного мира. Все остальное для
нее — неразгаданная тайна. Оттого у нас на Западе столько духовного смятения, такое
мучительное недоумение перед загадками жизни и посмертной судьбы человека.

Совершенно иное отношение к жизни у религиозного мыслителя Востока: для него судьба
птички вне освещенного зала не тайна. Он имеет понятие о прошлом, а также знает и то,
что, покинув освещенное пространство, она не погибнет во мраке и, дождавшись зари, с
новыми силами и с ликующей песней полетит навстречу восходящему светилу.

Если вникнуть в этот символ, мы увидим в нем одну из причин тяжелых особенностей
современной европейской психологии. Для восточного сознания Земля и ее жизнь
представляет лишь одну из переходных ступеней в цепи миров, видимых и невидимых;
точно так же и каждое отдельное земное воплощение человека — лишь один из
многочисленных эпизодов его жизни, имеющей корни в вечности и перспективу
безграничного развития в будущем.

В сознании древнего Востока сохранялась живая связь, соединяющая всю мировую жизнь
в одно великое целое, в единую живую цепь явлений, где каждое звено соединено с
другими звеньями и весь смысл жизни держится лишь на этом единстве.

Не то на Западе. Там всякая связь Земли с остальной Вселенной оборвана для сознания.
Вся Вселенная тонет во мраке неизведанности, и только одна земля ярко освещена и на
нее одну устремлено все внимание и весь интерес души. Вследствие этого нарушены все
пропорции, утеряны все соотношения, вроде того, как если бы мы выдумали смотреть на
одну точку большого живого организма, ярко освещенную электрическим светом, в то
время как все остальное остается в полной темноте.

Европейское миросозерцание, рассматривающее каждую человеческую жизнь как нечто
отдельное и завершенное, не связанное с прошлым, имеющее проблематическое
будущее или совсем не имеющее его, вращается в замкнутом круге, где мысль
разбивается в бесплодных усилиях уловить цель такого существования. Отсюда
трагическое недовольство наблюдателя. Перед ним только обрывок великой мировой
драмы, лишь один эпизод из вечной жизни души; не признавая ничего, кроме этого
обрывка, он его кристаллизует в нечто неподвижное и законченное, носящее на себе все
признаки ненужности и произвола. Чтобы понять смысл этого обрывка, необходимо
связать его с предыдущим и последующим, а это невозможно, когда временное явление
развивающегося процесса жизни превращается в законченную величину.

Благодаря полной оторванности земной жизни от остального мира, а также незнанию
того, какого рода взаимодействие существует между видимым полем наблюдения и его
невидимыми продолжениями в прошлое и будущее, и происходит трагическая острота, с
которой европейские мыслители и художники, особенно русские, ставят свои вопросы,
относящиеся к земной жизни человека.

Подобной остроты не может быть там, где все личные переживания отдельного человека
признаются не случайностью, а естественными последствиями причин, которые тот же
самый человек посеял в своих прошлых существованиях. Твердая вера древнего Востока в
многочисленные существования человека на земле, уверенность в том, что в одном
воплощении человек своими мыслями, чувствами и поступками порождает ряд причин,
которые в последующем воплощении того же человека проявляются в виде естественных
последствий (закон причинности, или карма), — такая вера создает совершенно иное
настроение и заставляет смотреть на земную жизнь не как на юдоль скорби, а как на
арену опыта, необходимую для того, чтобы сложная человеческая душа развивалась во
всех направлениях, чтобы, извлекая посредством всевозможных соприкосновений с
объективным миром все его содержание, она претворяла его в вечные ценности своей
бессмертной сути.

Только ради этого и существует объективный мир: как не могла бы осуществиться идея
растения, заключенная в семени, если бы последнее было лишено воздействия почвы,
влаги и света, точно так же не могли бы проявиться заложенные в душе способности и
свойства, если бы на нее не воздействовал земной опыт с его чередующимися
страданиями и радостями, нуждой и пресыщением, унижением и величием… И проходит
человек через все эти ступени опыта не случайно и не произвольно, а благодаря
незыблемым законам духа, столь же неизменным, как и законы материи; и результаты
для души получаются не случайные и произвольные, а соответствующие тем интимным,
никому неведомым внутренним движениям души, которые и являются творческим
началом, претворяющим все переживаемое человеком в растущую совесть и
развивающееся самосознание.

По сокровенным учениям Древней Мудрости, человеческая душа проходит поочередно
через все эпохи, расы, культуры и через все общественные положения ради того, чтобы
своими собственными усилиями, собственным творчеством развить до полноты все
божественные свойства, которые в ней заложены только как возможности.

При таком воззрении судьба единичной личности должна неминуемо потерять всю ту
трагическую остроту, которая так резко выступает в устремленном на одну земную жизнь
сознании европейца.

Восточная мудрость смотрит на земную жизнь как на школу, в которой человеческая душа
переходит из класса в класс, обучаясь до тех пор, пока не усвоит всего, чему земной мир
может научить ее. Совершенно иначе смотрит на жизнь религиозная мысль Запада; она
видит в ней не школу, а скорее исправительную тюрьму, где страдает греховное тело
человека и задыхается его бессмертный дух.

Вторая причина трагизма западной психологии коренится в материализме западной
мысли, которая не в силах дать разумного объяснения полному несоответствию между
душой человека, вечной по самой своей сути, по задачам и целям своим, и той хрупкой
формой, подверженной бесчисленным случайностям, в которую душа облекается на
земле.

Кирпич, падающий на голову мечтателя и разбивающий ее; шальная пуля, убивающая в
расцвете юности гениального Лермонтова; покачнувшаяся лодка, отнимающая у мира
Шелли, — все это вызывает мучительное недоумение как полная несообразность между
ценностью содержания и непрочностью формы. Если такую смерть, как гибель
Лермонтова и Шелли, понимать как результат бездушного сцепления причин и
последствий механического мирового процесса (“жизнь для жизни нам дана”), нельзя не
испытать глубокой скорби перед жестокой бессмыслицей подобного сочетания…

Невозможно смириться с тем, чтобы эти сверкающие огнем вдохновенные песни, эти
титанические стремления к Вечному были неразрывно связаны с мозгом убитого поэта.
А массовые истребления? Целые семьи, даже целые города, в которых столько
резвящихся детей, погибают от пожаров, потопов, землетрясений… Везде форма
поражается с такой удивительной легкостью, что человеком, отождествляющим ее с
внутренним содержанием, овладевает отвращение к жизни, недоумение и страх.

Совершенно иное настроение раскрывается в религиозном мировоззрении Востока. Оно
совсем не признает смерти. После телесной смерти сам человек остается даже более
живым, нежели был в земной своей оболочке; с него только спадает человеческая
одежда из плоти, которая ограничивала его свободу. С последним биением сердца
человек сбрасывает эту одежду, временно соединявшую его бессмертную суть с
физическим миром, и только.

Жизнь его продолжается в невидимых мирах и лишь на время возвращается в земной
мир. Для бессмертной души Лермонтова перевернулась лишь новая страница в вечной
книге жизни. И замолк он для XIX века и для России, конечно, не вследствие жестокой
случайности, которой в мире, управляемом Божественным Разумом, быть не может. И все
разбитые формы жизни, уничтожаемые поодиночке или целыми массами, как при
землетрясениях или других катаклизмах природы, разбиваются не случайно, а вследствие
разумных и важных целей, ускользающих от нашего ограниченного сознания.

Но ограниченность эта только временная: настанет час для каждого из нас, когда перед
нами, как единый свиток, развернется весь земной цикл человеческого бытия и мы
узнаем, почему был убит Лермонтов, почему утонул Шелли, почему целые народы
истреблялись землетрясениями и пожарами.

СОДЕРЖАНИЕ:

От редакции
Введение
Часть І. Мировоззрение Востока и Запада
Часть II. Материализм и идеализм
Часть III. Единство человечества
Часть IV. Идеалы Востока и Запада
Часть V. Путь Выступления и Путь Возврата
Часть VI. Необходимость внутренней культуры
Часть VII. Психология русской души
Часть VIII. Страдание
Часть IX. Вибрации мысли
Часть X. Значение земной жизни для эволюции человека
Часть XI. Влияние космических вибраций
Часть XII. Круговорот жизни
Часть XIII. Эволюция человека
Часть XIV. Совершенствуется ли нравственность?
Часть XV. Внутренний смысл разделения людей на сословия
Часть XVI. Отношение к животным
Часть XVII. Болезни
Часть XVIII. Аскетизм
Часть XIX. Аскетизм монаха и аскетизм оккультиста
Часть XX. Аскетизм йога
Часть XXI. Радость
Часть XXII. Красота
Часть XXIII. Труд
Часть XXIV. Характер труда в будущем
Часть XXV. Самоубийство
Часть XXVI. Любовь между мужчиной и женщиной
Часть XXVII. Человек — малая Вселенная
Часть XXVIII. Исторический процесс
Часть XXIX. Новый Завет: ответственность за наши мысли и чувства
Часть XXX. “Вихрь Бытия”
Часть XXXI. Русская революция
Часть XXXII. Мировая катастрофа
Послесловие