Главная » инклюзивное образование, ОСТОРОЖНО - ГРЕХ » Инклюзивное образование это что…

3 185 просмотров

2618-42

Инклюзивное, т.е. “включенное” образование подразумевает совместное обучение ВСЕХ детей:; а значит и колясочников, и глухих, и слепых, и немых, и аутистов и других. Главный принцип – “ценность человека не зависит от его способностей и достижений”. Поэтому весь учебный процесс должен быть подстроен под ВСЕХ.

Эта новомодная европейская и американская система образования захватила умы наших бюрократов от образования. Инклюзивное образование у нас уже регулируется Конституцией РФ, федеральным законом “Об образовании”, федеральным законом “О социальной защите инвалидов в РФ”.

Претендующие на глобальную монополию “наши партнеры” всё просчитали: образование – элите, остальным – равноправие. То есть равные права, но не с лучшими из лучших, а с детьми с ограниченными возможностями здоровья (ОВЗ).

***

Инклюзивное образование: благие намерения, ведущие…

2618-40Инклюзивное образование… Что это? Совместное обучение и воспитание детей с ограниченными возможностями здоровья и детей, не имеющих таких ограничений? Да, но не только. Идея инклюзии подразумевает подстройку всей образовательной среды под конкретного (и каждого) ребёнка-инвалида. Главный принцип инклюзивного образования – «не ребенок подгоняется под существующие в образовательном учреждении условия и нормы, а, наоборот, вся система образования подстраивается под потребности и возможности конкретного ребенка». Одним словом, утопия. Прекрасная идея, несущая разочарование всем участникам образовательного процесса. И вопрос не в том, насколько внедрение инклюзивного образования реально, а в том, насколько реально сделать это качественно…

Об инклюзивном образовании у нас в стране всерьёз заговорили в конце первого десятилетия нынешнего века. В 2009 году был создан Институт проблем инклюзивного образования при Московском городском психолого-педагогическом университете. В 2010-м концепция инклюзивного образования нашла отражение в Национальной образовательной инициативе «Наша новая школа» Дмитрия Медведева; в 2012-м – в Национальной стратегии действий в интересах детей на 2012-2017 годы, утвержденной Владимиром Путиным, и, наконец, в новом законе «Об образовании».

Первые шаги инклюзивного образования в России оказались сразу семимильными – без глубокого общественного и профессионального обсуждения, без обеспечения образовательных учреждений тьюторами (сопровождающими), без сокращения наполняемости классов до 6-8 обучающихся и т.д. и т.п. Так высокая идея на практике начала превращаться в профанацию…

Главная проблема введения инклюзивного образования – не в “стереотипах и предрассудках”, не в “низкой культуре педагогов” и не в “неготовности” учителей “принять” детей-инвалидов. И даже не в том, что учителей не снабдили конкретными методическими разработками и технологиями обучения разных категорий детей-инвалидов, предложив лишь общие философские постулаты, изложенные в идеализированных концепциях и озвученные в рамках многочисленных семинаров и прочих мероприятий “в помощь педагогам”.

Проблема в том, что очень затруднен сам процесс включения ребенка с тяжелыми нарушениями в развитии, приведшими к инвалидности, в программу обучения массовой школы, крайне затруднена сама возможность организации образовательного процесса и аттестации, особенно на второй ступени обучения, когда добавляются сложности, связанные с предметным образованием.

Тем не менее, чиновникам, уполномоченным по правам ребенка, реагирующим на обращение родителей ребёнка-инвалида с просьбой (или требованием) устроить ребенка в определенную школу, надо “решить вопрос”, ибо есть вышеперечисленные (федерального уровня) документы. Чиновников не интересует, как. Решите и точка.

А учителей интересует именно это «как»: как в рамках инклюзива учитывать специфику обучения детей с различными ограниченными возможностями. К примеру, в коррекционных образовательных учреждениях VIII вида (для детей с умственной отсталостью) математику преподают только в предметно-практической направленности, то есть для использования в повседневной жизни. Нет ни химии, ни физики, как таковых – они изучаются в рамках естествознания. Ученикам не преподают алгебру – они просто не могут её усвоить. При этом в коррекционных учреждениях VIII вида обязательны специальные занятия по ритмике, развитию речи, социально-бытовая  ориентировка и т.п. И что прикажете делать учителю массовой школы? Ему сегодня идти на урок. Да будь он семь пядей во лбу, не обеспечит он качественной инклюзии. Чиновник надавит, ребенка поместят в класс, и случится инклюзия фиктивная. …

Внедрение инклюзии начали с обеспечения “физической” доступности образовательных учреждений – установки пандусов, поручней… (правда, проёмы в туалетах остались прежними – на коляске не проехать, не развернуться, но, в принципе, вопрос решаемый при выделении достаточного финансирования). Пандусы, лифты, подъёмники – это всё прекрасно, да только инвалиды-колясочники – лишь малая часть детей с ограниченными возможностями здоровья. Инвалид-колясочник – это как раз самый легкий случай в плане включения в образовательный процесс в “обычной” школе.

Совсем другое дело — дети с выраженными психическими отклонениями, неспособные усваивать типовую образовательную программу. Представьте, у вас в классе ребёнок с аутизмом, который сидит под партой, поскольку ему там комфортнее, и мычит весь урок. Другой ребёнок – с умственной отсталостью: он не понимает объяснения учителя, да и по индивидуальной карточке самостоятельно заниматься не в силах, вот и хохочет, кривляется, выкрикивает непристойные слова, срывая весь учебный процесс… И пока Институт проблем инклюзивного образования рассуждает о возможности введения тьюторов, такая “инклюзия” УЖЕ практикуется в школах. Страдают все участники образовательного процесса. А чиновники от образования, запрашивая многочисленные отчеты и мониторинги, требуют, чтобы процент образовательных учреждений, внедряющих инклюзивное образование, неуклонно увеличивался.

Так по всей стране расцветает формальная инклюзия. А это страшнее, чем отсутствие инклюзии вообще. Между тем, в нашей стране создана великолепная система коррекционной педагогики. Она включает в себя подготовку узких специалистов – учителей-логопедов, дефектологов, в том числе сурдо-, тифло-, олигофренопедагогов. Сеть учебных заведений, в которых дети-инвалиды получают образование, адекватное их возможностям, навыки самостоятельной жизни в обществе, а главное — профессию. Разработаны уникальные методики обучения, специальные программы и оборудование для школ, обучающих слепых и слабовидящих, глухих и слабослышащих, с заболеваниями опорно-двигательного аппарата, с умственной отсталостью и т.д.

И неужели тьютор – помощник учителя общеобразовательной школы – равноценная замена квалифицированным специалистам-дефектологам, а создание особых, специальных условий для получения детьми-инвалидами образования, адекватного их возможностям, и профессии – это нарушение их прав? (Ведь именно так ставится теперь вопрос – как проблема защиты прав инвалидов, когда каждое критическое выступление воспринимается как персональный выпад в адрес больных детей: “против инклюзивного образования – значит, против инвалидов”). Но ведь никому в голову не приходит, например, говорить об ограничении прав беременных женщин, которых наблюдают в “особых условиях” женских консультаций, а не в поликлиниках вместе со всеми остальными “обычными” людьми. Такие заявления были бы абсурдными (хотя современная реальность уже полна примеров, как некоторые общечеловеческие идеи терпимости и толерантности доводятся до абсурда в европейских странах…) Как бы там ни было, принципы инклюзивного образования предполагают отказ от традиций отечественной коррекционной педагогики и ликвидацию специально созданных условий.

Таким образом, под речи о защите прав детей-инвалидов постепенно, исподволь начинает разрушаться уникальная система коррекционной педагогики. Идея инклюзивного образования имеет экономическую подоплеку. Обучение ребенка в специальном (коррекционном) образовательном учреждении обходится казне намного дороже. Коррекционная педагогика – с ее вузами, с учителями-дефектологами, с системой школ восьми видов, с особыми программами, со специальным оборудованием, с собственными учебными пособиями, малой наполняемостью классов и групп – дорогое удовольствие.

Инклюзивное образование выглядит гораздо более дешевым решением проблемы. Именно поэтому западные страны, столкнувшись с необходимостью дать образование детям-инвалидам, поначалу пошли по пути советской коррекционной педагогики, но быстро опомнились. Рассудили так: «У ребенка-инвалида есть право учиться? Пусть идет в обычную школу наравне со всеми».

А российская система образования, в соответствии с текущей политикой Минобрнауки, сломя голову кинулась перенимать опыт Запада, вместо того, чтобы развивать наши сильные стороны. Необходима инклюзия не образовательная, затрудняющая получение качественного образования и коррекции, а инклюзия социальная: включение инвалидов в социальные процессы и отношения, путем установления тесных связей между коррекционными и общеобразовательными школами.

Анна Схемова, логопед-дефектолог, г. Челябинск.

22.11.2013

Источник:  РВС

***

Очень красиво звучит основополагающий принцип инклюзивного образования: “Ценность человека не зависит от его способностей и достижений”. Но более правдоподобно он бы звучал так: “Ценность жизни человека не зависит ни от чего”. Именно поэтому убивать – это великий грех. А вот ценность человека – это величина переменная. Ценность человека для общества определяется его духовностью, образованностью, воспитанием, уровнем ума, совести и много ещё чего.

К тому же все обучение в наших школах построено по методике Коменского. А значит главным является обучение сообразно ступеням развития ребенка, т.е обучение только тому, что ребенок может воспринять. И если в классе сидит ребенок-аутист, значит, по-логике, нужно принять, что все, кто с ним находится в классе – тоже аутисты. То есть наши бюрократы от образования предложили не стремиться вперёд, не идти за лучшими, а – равняться на ОВЗ.

Никто не спорит, что инвалиды очень часто оказываются выключены из жизни, живут себе тихо на пенсию в три копейки. А взаимоотношения инвалидов и здоровых – мощнейший фактор социальной интеграции. Но это касается общения, совместных дел и отдыха. Но не развития и обучения!

Да и, в конце концов, ведь никому в голову не приходит мысль проводить общие, совместные Олимпийские игры: и для нормальных спортсменов, и для инвалидов. А вот учить их вместе в детском саду и школе – эта идея активно продвигается.

***

Но некоторые дети-инвалиды могут обучаться совместно с обычными детьми. Хотя и здесь – проблем хватает…

2618-39

Не смотрите так, вы не в зоопарке. Дарья МЕНДЕЛЕЕВА

Врач сказал: сыну очень важно быть вместе с обычными детьми, иначе он совсем замкнется. А они играть с ним не хотят, говорят: иди отсюда, ты тупой»

На детей-инвалидов окружающие смотрят настороженно, иногда с нездоровым любопытством. Однако диалог в стиле: «Не смотрите на нас так, вы не в зоопарк пришли – А вы идите отсюда, гуляйте на другой площадке», — это не выход. А где выход? 

«Иди отсюда, ты дурак!»

«Шестилетний Борька радостно врывается на детскую площадку и подлетает к первому встречному ребёнку: «Здравствуй, как тебя зовут? Давай играть в догонялки!»

Две минуты дети увлеченно бегут друг за другом, потом Борьку «салят». Нужно разворачиваться и догонять, но он снова и снова этого не понимает. А еще — может, например, подойти, обнять и поцеловать незнакомого человека. Для него это — просто действия, без смысла.
Борька — «особенный ребёнок». А его повторяющиеся поступки — так называемое «стереотипное поведение».

Диагноз «аутизм» нам поставили полгода назад, — рассказывает мама. – Еще сказали, сыну очень важно быть в обществе других детей, иначе он замкнется совсем. Но, как только дети сталкиваются с его особенностями, — играть с ним не хотят. Говорят: «Иди отсюда, ты – тупой»».

Как найти общий язык в песочнице?

Рассказывает психолог Катерина Дёмина:

— Нужно ли как-то специально учить маленьких детей общаться с детьми-инвалидами?

— В песочнице мы не должны учить детей специальному поведению, но только оберегать их всех друг от друга. У всех детей еще нет единой картины мира, нет даже намека на то, что этот мальчик «странный», потому что им все «странно».

— Насколько маленькие дети вообще способны заметить «странность» и отклонения от психофизиологической нормы у других детей?

— Дошкольники и младшие школьники воспринимают «странность», только если в поведении особого ребенка есть конкретные неадекватные действия, ярко проявляющиеся внешне, например, ребенок громко смеется невпопад.

Дети могут быть агрессивными, если ребенок, например, «лезет», совсем не считывает социальный контекст. И при этом дети не знают, что это инвалидность. Они реагируют как на «вредность».

Вопрос «Он что, дурачок?», «почему она такая странная?» возникает, если ребенок активно чего-то не может – не может перепрыгнуть палочку в первом классе, плохо разговаривает, кричит и сопротивляется, то есть когда дети не могут взаимодействовать в обычном режиме.

Если ребенок неагрессивный, у него не текут слюни, его «странности» маленькие дети не замечают.

Например, особенность ребенка с синдромом Дауна маленькие дети считывают слабо, ментального диагноза тоже, скорее всего, не заметят. На задержки развития они не обращают внимания, и скорее будут адаптировать свои игры под такого ребенка.

К колясочникам и к нарушениям опорно-двигательного аппарата дети очень лояльны – скорее будут помогать, поддерживать. Их надо только чуть-чуть направить в эту сторону. Но травить не будут.

Насколько я могу судить из своего опыта, травлю, «особое» отношение, предвзятость чаще всего провоцируют именно взрослые – отношением, поведением и комментариями.

— Как помочь обычным детям преодолеть эти сложности в отношениях с особыми детьми?

— Взаимодействие детей с особенным ребенком зависит от поведения его мамы. Если мама объяснит детям, что это за ребенок, контакт возможен. Мама должна предложить обычным детям простые правила общения с ее ребенком. Например: «Если ты хочешь, чтобы Гоша тебя услышал, встань прямо перед ним и скажи ему в лицо медленно».

У детей вообще нет вопроса: «Почему этот ребенок странный?» Есть вопрос: «Как с ним себя вести?»

И очень важно маме особого ребенка не видеть в остальных «врагов», которые непременно хотят обидеть ее малыша. Часто люди делают ошибки просто от незнания.

Забег для инвалида

— Перемещаемся в школу. Здесь задача «научить взаимодействию с ребенком с особенностями» актуальна?

— Одна из основных задач школы – научить детей социальному поведению, научить инклюзии. «Отношение к инаким» — это один из краеугольных моментов школьного воспитания вообще.

Существует много исследований о том, что нормотипические дети, которые обучаются в инклюзивных классах, развиваются лучше. Но для этого должны быть специально обучены учителя.

«Я думала — она выпендривается»

«У дочки – тяжелая врожденная особенность позвоночника, и при этом она ходит. Правда, ходит тяжело, упираясь в пятки, у нее есть определенные проблемы с балансом. Когда мы поступали в первый класс, сначала год занимались на подготовительном отделении. Дочка подружилась там с детьми, с этим проблем не было.

Разумеется, о диагнозе в школе знали. До того школа даже участвовала в какой-то районной программе по развитию инклюзивного образования, правда потом все дети с особенностями, кроме нас, как-то быстро оказались на домашнем обучении.

Перед самым первым классом мы ездили в санаторий и, так получилось, появились на занятиях только первого октября. После уроков я прихожу в школу: ребенок весь мокрый и замерз так, что зуб на зуб не попадает.

Оказалось: на физкультуре ее заставили бегать, даже без формы. Причем физкультура была вторым уроком, а я пришла после четвертого. Два часа сильно вспотевшая девочка просидела в нетопленном классе у окна. Счастье, что не закончилось нашим «любимым» воспалением почек.

— Я же громко спросила: «Кто из вас освобожден?» — рассказывала потом преподаватель физкультуры. – А то, что девочка странно двигается, — я видела, но думала: она специально выпендривается»».

Катерина Дёмина:

— Учителей физкультуры у нас, к сожалению, различать особенности ребенка не учат. В моей практике, например, был случай, когда «четверку» по физкультуре получила девочка с тяжелым ДЦП и без пальцев руки. Внешне ребенок вел себя настолько адекватно, что проблем с физической формой учительница не заметила.

О школьной травле

«Дело было два года назад. Две одноклассницы прижали дочь (у нее ДЦП) в закрытом классе и срезали клок волос. Я узнала об этом случайно, а классная руководительница вообще подключилась в последнюю очередь».

— Что делать, если «странного» ребенка подтравливают.

— В моей практике был случай: в одном классе учились девочка с тяжелым ДЦП, но с очень высоким интеллектом, и девочка из неблагополучной семьи, которая пыталась подтравливать первую. В разговоре со второй моментально выяснилось, что у нее дома непростая ситуация, и ей некуда сливать агрессию.

Я вызвала ее на разговор и просто объяснила, что не так с ее одноклассницей, почему важно ее поддерживать и что она может от этой дружбы получить полезного.

После разговора девочка моментально переключилась из парадигмы «Преследователя» в «Спасателя» и стала главной защитницей одноклассницы.

Что интересно, девочка с ДЦП в этой паре – лидер.

Кстати, это часто бывает: одна плохо ходит и медленно пишет, но очень умная. Вторая хорошо бегает, но интеллект снижен социально. Вместе они составляют неплохую пару: одна сообразит — другая сделает; одна делает уроки за двоих — другая носит два портфеля.

Кстати, здоровая девочка в этой паре заметно подтянулась в учебе. Подруга не очень внятно говорит, но ей не надоедает объяснять учебный материал по многу раз — она привыкла, что ее не понимают. Причем говорит она медленно – подруга успевает сообразить все в объяснении.

— Как еще могут повести себя в отношении ребенка-инвалида дети в классе или детском лагере?

— В любой общности будут дети с сильным радикалом заботы, будут дети равнодушные, которым просто неинтересно, и есть агрессивные дети, которые были жертвами насилия; они будут нападать.

— Получается, что проявляющие агрессию к инвалидам – это люди травмированные, например, сами пережившие травлю? Получается, что к конкретному ребенку эта агрессия вообще не имеет отношения? А что именно их провоцирует?

— Строго говоря, переживших агрессию людей нельзя отнести к «здоровым». Здоровые дети как раз будут толерантны. Пережившие агрессию — это травматики.

В общении мы все проецируем на окружающих людей свои качества. В отношении к детям с особенностями травматиков активизирует то, что «на них можно напасть» — это просто проекция раненой части их собственной личности.

— Как работать с травматиками, если их агрессия замкнута на их же внутренние проблемы?

— Работать с ними можно, обращаясь к их внутреннему «Спасателю», — их поведение все равно вмещается в схему «треугольника Карпмана». Их просто нужно переключить из «Агрессора» в «Спасателя». Причем, выбирая заботу между «нападать» и «заботиться», они тем самым выращивают здоровую часть своей личности.

Треугольник Карпмана — модель взаимодействия между людьми в составе группы, впервые описанная психологом Стивеном Карпманом. Карпман свел многочисленные ролевые игры к трем готовым амплуа — «Жертва», «Преследователь» и «Спасатель». Роль, которую выбирает себе каждый участник взаимодействия, может определять не только его желаниями, но тем, как ведут себя остальные. Иногда участники «Треугольника Карпмана могут взаимно меняться ролями.

Случай на горке

«Как-то вечером мы с Борькой катались на горке. Кроме нас там были еще мама с дочкой лет трех. А Борька у меня мальчик крупный, выглядит на все восемь. А когда напрягается, начинает так побадывать головой.

На горке Борька задел эту маму головой, она сделала ему замечание. А мой мальчик, если сделать замечание, реагирует своеобразно – хохочет.

В общем, так получилось, что взрослая женщина просто скинула Борю с горки. Нет, разбираться я не стала: во-первых, сама была в шоке, во-вторых, ребенок перепугался, мы побежали домой. С тех пор у нас рев: «Я боюсь идти на эту горку». И когда видит женщин с маленькими девочками, тоже пугается.»

Как мамам договориться

Психолог Катерина Дёмина: 

— Как маме ребенка-инвалида наладить контакт с родителями других детей?

— Доброжелательная внимательная мама, которая занимается ребенком, вызывает симпатию. Истеричная, кричащая: «Отстаньте от него, он инвалид, как вы можете?», — или та, которая насильно заставляет детей играть с ее ребенком, вызывает агрессию.

Спокойная мама, не настаивающая жестко, чтобы с ее ребенком общались, имеет гораздо больше шансов найти союзников. Среди других мам всегда найдется кто-то с сильным радикалом «Спасателя», или просто лучше информированный, или тот, у кого в детстве было что-то похожее – какой-нибудь родственник с особенностями здоровья. Такому человеку уже не страшно, и он проявляет готовность поддержать.

— Что именно нужно рассказать о ребенке другим родителям?

— Бесполезно говорить: «Он такой, полюбите его таким!» Лучше дать простое объяснение: как ребенок слышит окружающих, что он может и чего не может, как с ним лучше взаимодействовать.

Не нужно требовать, чтобы с особенным ребенком общались как с нормой. Надо разъяснить, в чем может понадобиться помощь, потому что одни дети помощь воспринимают спокойно, а другие обижаются и говорят: «Я сам!»

Нужно объяснить характерные реакции: например, если ребенок с РАС кричит, не надо его уговаривать, а надо просто посидеть спокойно.

Еще важно корректно объяснить, интеллектуально сохранен или не сохранен ребенок. Потому что, при всех особенностях внешности, с сохранным легче поддерживать контакт и взаимодействовать.

— Где граница страхов самой мамы и страхов окружающих родителей?

— Пугает все непонятное. Но если родители видят, что мама контактная, не агрессивная, что она занимается ребенком – отношение обычно к такой маме сочувственное.

Источник:  Милосердие.ру

***

Со временем формы, методики, оборудование меняются. Но суть воспитания во все времена была, есть и будет одна: ребенка нельзя научить против его воли, ребенок разбирается, вникает, запоминает, учит то, что хочет знать – а среда, окружающие люди могут лишь направить, помочь, объяснить.

Поэтому в нормальном обществе из старой системы образования (как и из любой другой системы) берут всё самое хорошее и развивают, совершенствуют, подстраивают это “старое”, но вечное под изменившиеся условия. В ненормальном обществе старую систему образования разрушают и внедряют новую. “Революционерам” кажется, что они передовые люди. Хотя, на самом деле, их труд – напрасен. Но если, к тому же, они еще подвержены и “Мировой моде”, то этот процесс вообще становится неблагодарным и вредным…

 ***

Фото Алексея БОДРОВА

Фото Алексея БОДРОВА

КОРРЕКЦИОННАЯ ШКОЛА ПОМОГАЕТ ИСКАТЬ СВОЮ ДОРОГУ В ЖИЗНИ

Тридцать пять лет назад в посёлке Голышманово появилась коррекционная школа № 3, которая специализируется на обучении детей с отклонениями в развитии. Сначала это была школа-интернат. Под неё выделили здание бывших яслей по улице Садовой, которое располагалось на том самом месте, где сейчас стоит школа. Первым директором школы-интерната назначили Таисью Андреевну Осинцеву, завучем – Любовь Константиновну Казанцеву. Они практически сутками пропадали на работе, неся тяжёлый груз ответственности за «особых» детей, в том числе сирот, которых привозили в школу-интернат из разных населённых пунктов юга Тюменской области. Были годы, когда количество воспитанников доходило до 170. Ребятишки жили в интернате круглогодично, что добавляло хлопот работникам. Детей кормили, одевали, обували, укладывали спать, в случае необходимости лечили. В коллективе в основном была молодёжь, но никто не пасовал перед трудностями – ни в учебно-воспитательном процессе, ни в организации быта. Во всём помогали опытные педагоги-наставники – И.Г. Матвеев, А.С. Плешкунова, Г.Ф. Абрамова, А.В. Шелудкова, А.К. Давлятова, Г.И. Цветцих.

Из воспоминаний педагогов-старожилов школы № 3: «Поначалу дети были неуправляемыми, часто ссорились, порой случались нервные срывы, взрослых не слушались. Сложно было собрать даже на просмотр диафильмов и развлекательные мероприятия. Постепенно воспитанники привыкали к новым условиям жизни и распорядку дня, стали соблюдать дисциплину и выполнять требования учителей и воспитателей. Освоили навыки самообслуживания и помогали работникам школы-интерната по хозяйству: топили печи, заготавливали дрова, дежурили в столовой, ухаживали за животными на своей небольшой свиноферме, выращивали картофель на поле за посёлком. Во дворе интерната в деревянном домишке располагалась столярная мастерская. Не было бани, посещали общественную, всей школой ходили строем. Также ходили и на уроки, помещения под учебный корпус арендовали в старом здании начальной школы № 1, свой построили лишь осенью 1986 года. В то же время решился вопрос с пришкольным участком: разработали землю, построили парники для выращивания рассады капусты и помидоров, начали выращивать овощи. Возвели мастерскую и спортзал».

В 1988 году интернат расформировали, на обучение в коррекционную школу стали принимать детей только из нашего района. Возглавил школу № 3 Александр Андреевич Малюгин и руководил ею почти двадцать лет. В этот период произошло немало преобразований в обустройстве школы. До 1995 года продолжали выращивать свиней, получая дополнительный доход для нужд школы. После отказа от ведения хозяйства, расширили площадь огорода. Продавали рассаду, а также изделия, изготовленные в швейной и столярной мастерских. В 2007 году директором школы № 3 стала Наталья Владимировна Воронова. Сюда она трудоустроилась социальным педагогом, работает в школе № 3 уже семнадцать лет, из них десять – на руководящей должности.

– Когда заговорили о внедрении инклюзивного образования, коррекционные школы стали не нужны, и во многих районах их закрыли, нашу сохранили, – рассказывает Наталья Владимировна. – Пять лет назад был проведён капитальный ремонт, школа оборудована пандусами, поручнями и другими приспособлениями для удобства учащихся. Созданы современные условия для обучения и воспитания детей с отклонениями в развитии. У нас отличная материально-техническая база: мебель, компьютеры, мультимедийное оборудование, интерактивные доски. Стараемся идти в ногу со временем. Единственная проблема – теснота. Логопед и психолог ведут занятия в одном кабинете. Нет актового зала, организуем мероприятия в холле. Мечтаем о сенсорной комнате для психологической разгрузки, сделали заявку на приобретение, надеемся получить дорогостоящее оборудование благодаря реализации программы «Доступная среда».

В штате школы 22 работника, среди них 13 учителей. По словам директора, коллектив творческий и работоспособный. Много лет трудятся Вадим Русаков, Надежда Кудина, Ольга Борцова, Любовь Крукова, Наталья Пестина, Наталья Рябченко, Елена Коновалова. Им стараются соответствовать молодые педагоги – Николай Смольников, Дмитрий Веретенников, Анжелла Щеглова. Более трети часов образовательной программы отводится трудовому обучению. Учителя вместе с воспитанниками участвуют в ремонтах, в сборке мебели, в изготовлении различных поделок, в выращивании овощей. Например, в холле установлен стол в виде шахматной доски с деревянными фигурами. Это старшеклассники сделали своими руками на занятиях по столярному делу. Выполняя различные виды работ, ребята приобретают полезные навыки, которые пригодятся в дальнейшей жизни. Сейчас в коррекционной школе-девятилетке 56 учеников, пятерых обучают на дому. Трое посещают занятия по отдельному расписанию. Этих ребятишек не оставляют без внимания, приглашают с родителями на общешкольные мероприятия. В школу № 3 дети поступают по рекомендации психолого-медико-педагогической комиссии. На каждого ребёнка составлены индивидуальные образовательные маршруты.

– В последние годы к нам приходят дети с тяжёлыми множественными нарушениями в развитии, причём выявляют их уже в раннем детстве, – отметила Н.В. Воронова. – Раньше мы работали только с детьми с умственной отсталостью, а теперь с ДЦП, с аутизмом и психопатическими расстройствами. Учим детей с синдромом Дауна. Изучаем много специализированной литературы, применяем новые подходы в коррекционной работе. В прошлом году шесть педагогов получили дефектологическое образование, планируем выучить по этой программе остальных. На сегодня у нас в штате нет ставки тьютера. Это специалист, который обязан сопровождать воспитанника в течение учебного дня. Поднимаем эту проблему, возможно, к новому учебному году введут такую должность. Сейчас, по сути, роль тьютеров выполняют родители. При имеющемся количестве учителей мы не можем обеспечивать тьютерское сопровождение. Чаще всего родители болезненно воспринимают, если их детей рекомендуют обучать в нашей школе. Спустя время успокаиваются, когда видят положительные результаты в развитии детей.

В прошлом году все образовательные учреждения пережили реорганизацию, в результате которой школу № 3 присоединили к школе № 1. Как пояснила Н.В. Воронова, изменения коснулись только административного аппарата, школа действует в привычном ритме. Здесь все работники относятся к детям с пониманием и теплом, поэтому царит атмосфера дружной семьи.

Автор: Ксения ЗОЛОТАРЁВА

Источник:  Тюмень Медиа

 2618-37

Антон теперь рядом

По данным минобрнауки, лишь 20% российских школ полностью готовы обеспечить обучение детей с ограниченными возможностями здоровья в обычных классах. Напомним, что в конце прошлого года родители были встревожены слухами о повальном закрытии коррекционных школ. В образовательном ведомстве сейчас объяснили, что курс на совместное обучение всех без исключения детишек подразумевает сохранение и специализированных школ. Впрочем, любое новшество иногда обрастает уродливыми настроениями. То директор школы попросит ребенка с ДЦП не выступать на детском утреннике, то мамы-папы возмутятся тем, что учительская дочка с синдромом Дауна присутствует на уроке.

С другой стороны, у инклюзива есть и противники. И даже среди очень опытных педагогов. Например, Евгений Ямбург задается вопросом, кто будет сопровождать необычного ребенка в обычной школе? Института тьюторов у нас нет.

Между тем в Германии сопровождение таких детей засчитывается за альтернативную службу. Итак, будет ли комфортно в общих школах: детям, педагогам, родителям? Этот вопрос “РГ” обсуждает с режиссером Любовью Аркус, автором документального фильма “Антон тут рядом” про юношу-аутиста.

Любовь Аркус: Закон о том, чтобы все дети учились вместе – правильный. Но надеюсь, что всех скопом в обычную школу не отправят. Есть дети с особенностями, которым, конечно же, нужно учиться в коррекционной школе: в обычной им будет очень плохо. Закрытие специализированных школ – это безусловно ненормально. Но другое дело, когда ребенок просто педагогически запущен, а его не берут в обычный класс, мол, он из коррекционки. Родители наши страшно эгоистичны и нетолерантны! А все эти истории, которые муссируют в СМИ, не про закон об инклюзии, а про абсолютную недальновидность взрослых. Они не понимают простой вещи: ребенок учится у них отношению к слабому. Например, к состарившимся и беспомощным отцу с матерью.

- В педвузах нужно добавлять в программу специальный предмет?

Любовь Аркус: Я знаю не понаслышке, что многие учителя разделяют пафос и идею инклюзива. Они готовы учить детей с особенностями. Но не умеют. Нет методики совместного обучения. А в результате страдают все: и педагоги, и особенные дети, и обычные. Это нынешняя реальность. До полноценного инклюзива нам еще очень долго.

- Как вы относитесь к европейскому опыту, когда тьюторство приравнивают к альтернативной службе в армии?

Любовь Аркус: Не знаю, как с альтернативной службой, но сопровождающие – главное средство социальной адаптации и единственный способ обучения людей с аутизмом и другими ментальными нарушениями. Это опыт Центра обучения, социальной реабилитации и творчества для людей с аутизмом “Антон тут рядом”, который я возглавляю. Других мотиваций обучаться у моих ребят нет. Только люди, которые рядом. Без сопровождения такого ребенка отдать в обычный класс – это нанести ему огромную травму. И детский коллектив будет поставлен в очень сложную ситуацию. Дети жестоки, от этого никуда не деться.

- Как вы считаете, мы достаточно мудры, чтобы принимать такую ситуацию, когда в класс, где учатся наши дети, придет новичок с синдромом Дауна, или аутист или ребенок на коляске?

Любовь Аркус: Если мы к этому не готовы, то, значит, у нас нет общества в правозащитном смысле этого слова. А у нас пока правит дурно истолкованная буржуазность, пещерная какая-то: идеи крайнего индивидуализма. Но еще раз повторяю: детям с очень тяжелыми нарушениями нужна коррекционная школа, им там комфортнее. Антон, о котором мой фильм, в данный момент находится в моем центре, под нашей опекой. Он – абсолютная иллюстрация того, о чем мы с вами сейчас говорили. Не получал должной помощи. И был изолирован от жизни. Но при всей своей необычности он абсолютно прекрасен. Ездит с нами в лагерь и способен нормально жить в обществе.

Источник:  Российская газета

Об инклюзивном воспитании в Германии от участников читайте  ЗДЕСЬ

 

Поделиться с друзьями:

Для того, чтобы отправить Комментарий:
- напишите текст, Ваше имя и эл.адрес
- вращая, совместите картинку внутри кружка с общей картинкой
- и нажмите кнопку "ОТПРАВИТЬ"

Комментариев пока нет... Будьте первым!

Оставить комментарий